Улизнули куда-то. Заметила, что я сзади, и шмыгнула в другой переулок, шныряет закоулками с паршивым пижоном в красном галстуке, при одном взгляде на который каждый подумает – ну и шантрапа. А мальчик все не отстает, и я взял у него телеграмму совершенно без соображения. Очнулся, только когда стал за нее расписываться. Развернул ее, и как-то даже все равно мне, что там. Так я, собственно, и знал все время. Только этого еще и можно было ожидать. Притом додержали, пока не внес чек в книжку.

Не пойму я, как в пределах всего-навсего Нью-Йорка может уместиться весь тот сброд, что занят выкачкой денег из нашего брата сосунка провинциального. Как проклятый трудись день-деньской, шли им деньги, а в итоге получай клочок бумажки – Ваш счет закрыт при курсе 20.62". Мажут тебя, дурачка, по губам, считаешь центы липового своего барыша, а потом – хлоп! «Ваш счет закрыт при курсе 20.62». И при этом ты еще за советы, как побыстрей лишиться своих денег, десять долларов ежемесячно платишь сволочам, которые либо не смыслят ни шиша, либо же стакнулись с телеграфной компанией. Ладно, с меня хватит. Это последний раз я им дался. Да любой дурак, не замороченный евреями, смекнул бы, что дело пахнет повышением, когда тут всю дельту, того и гляди, затопит, как в прошлом году, и смоет весь хлопок к чертям. Тут год за годом паводок губит фермам посевы, а правительство там в Вашингтоне знай всаживает по пятьдесят тысяч долларов в день на содержание армии где-нибудь в Никарагуа.[55]Опять, конечно, будет наводнение, и цена хлопку подскочит до тридцати центов за фунт. Мне ведь только б разок их поддеть и вернуть свои деньги. Мне не надо многотысячных кушей, они только мелкоте провинциальной снятся. Мне единственно вернуть деньги, что у меня эти евреи выжулили своей гарантированной конфиденциальной информацией. А потом баста, пусть поцелуют меня в пятку, чтоб я им выдал еще хоть медный цент.

Вернулся в магазин. Почти половина четвертого. Попробуй сделай что-нибудь в оставшееся время до закрытия биржи, но мне не привыкать, хотя мы в Гарвардском не учены. И оркестр отдудел уже. Пентюхи уже внутри все, чего ж им зря энергию расходовать. Эрл спрашивает:

– Ну как, вручили тебе телеграмму? Он забегал сюда не так давно. Я думал, ты где-то во дворе.

– Да, – отвечаю, – вручили. Не удалось им оттянуть до вечера – слишком маленький наш городок… Мне тут нужно домой на минутку, – говорю. – Можете сделать вычет из моего жалованья, если вам от этого легче будет.

– Валяй, – говорит. – Теперь и сам управлюсь. В телеграмме, надеюсь, никаких худых вестей?

– Это вам придется сходить на телеграф и выяснить, – говорю. – У них есть время для разговоров. А у меня нет.

– Я просто спросил, – говорит. – Твоя матушка знает, что всегда может рассчитывать на меня.

– Она вам весьма за то признательна, – говорю. – Постараюсь не задерживаться.

– Можешь не спешить, – говорит. – Теперь я и сам управлюсь. Валяй себе спокойно.

Я сел в машину, поехал домой. Утром раз, в обед вторично, теперь снова, плюс грызня и беготня за ней по всему городу, а дома еле выпросил обед, на мои деньги купленный и сваренный. Иногда так подумаю – к чему биться как рыба об лед. Действительно, я тоже ненормальный, как прочие наши, если не бросил давно все к дьяволу. А теперь приеду домой как раз вовремя, чтоб совершить еще чудесную автомобильную прогулку к черту на рога за корзиной каких-нибудь помидоров и вернуться после в город провонявшим насквозь камфарой, иначе голова тут же в машине расколется. Твердишь ей, что в этом аспирине одна только мука, на водичке замешанная, для мнимых больных. Вы, говорю, еще не знаете, что такое настоящая головная боль. По-вашему, говорю, я бы сидел за рулем в этой проклятой машине, если б от меня зависело? Я и без нее бы прожил, я привык без всего обходиться, но если вы желаете рисковать своей жизнью в этом ветхом шарабане с сопляком Нигером за кучера, то дело ваше, говорю, притом о таких, как Бен, господь заботится, поскольку хоть что-то он ему обязан уделить, но если думаете, что я доверю тонкий механизм ценой в тысячу долларов черномазому подростку или даже взрослому, то вы лучше сами купите им машину, потому что кататься, говорю, вы любите, чего тут скрывать.

Дилси сказала, что матушка в доме. Я вошел в холл, прислушался – нигде ее не слышно. Поднялся наверх, но только хотел пройти мимо ее двери, как она окликнула меня.

– Я всего лишь хотела узнать, кто идет, – говорит. – Я все ведь одна да одна и каждый шорох слышу.

– А кто вам велит, – говорю. – Если бы хотели, могли бы весь день по гостям, как другие.

Подошла к двери.

– Не заболел ли ты, – говорит. – Тебе пришлось сегодня обедать в такой спешке.

– Ничего, сойдет, – говорю. – Вы что-нибудь хотели?

– Не стряслось ли чего? – говорит.

– А что могло стрястись? – говорю. – Неужели нельзя мне днем заехать лишний раз, чтобы не переполошить весь дом?

– Ты не видел, Квентина не пришла еще? – спрашивает.

– Она в школе, – говорю.

– Четвертый час, – говорит. – Три пробило по крайней мере полчаса тому назад. Она должна бы уже быть дома.

– Должна? – говорю. – А она за все время хоть раз вернулась домой засветло?

– Из школы она должна прямо домой, – говорит матушка. – Когда я была девочкой…

– Вас было кому в руках держать, – говорю. – А ее некому.

– Я бессильна совладать с ней, – говорит. – Я столько раз пыталась.

– А мне вмешаться тоже не даете почему-то, – говорю. – Вот и радуйтесь. – Прошел к себе в комнату. Заперся тихонько на ключ, постоял. Она подошла, ручку подергала.

– Джейсон, – говорит за дверью.

– Чего вам? – говорю.

– Я все думаю, не случилось ли чего.

– Только не у меня, – говорю. – Вы ошиблись адресом.

– Я вовсе не хочу тебя сердить, – говорит.

– Рад это слышать, – говорю. – А то я усомнился было. Совсем было засомневался. Вам что-нибудь угодно?

Помолчала. «Нет, ничего». Ушла. Я достал шкатулку, деньги отсчитал, обратно ее спрятал, отпер дверь и вышел. Вспомнил про камфару, но уже все равно поздно. Притом осталось мне один раз в город и обратно. Она у меня в дверях стоит, ждет.

– Вам что-нибудь из города привезти? – спрашиваю.

– Нет, – говорит. – Я вовсе не хочу вмешиваться в твои дела. Но не знаю, что бы я стала делать, Джейсон, если бы с тобой что-нибудь случилось.

– Со мной все в порядке, – говорю. – Просто голова болит.

– Ты бы хоть аспирину принял, – говорит. – Раз уж не можешь без этого автомобиля.

– При чем тут автомобиль? – говорю. – Как от автомобиля может болеть голова?

– Ты сам знаешь, от бензина у тебя с детства голова разбаливалась, – говорит. – Я бы хотела, чтобы ты принял аспирину.