Внезапно у нее перехватило дыхание, она зашлась в мучительном кашле. Лазаро поспешил на помощь сеньоре. Он уложил ее обратно в кровать на высоко взбитые подушки. Слуга управлялся с сеньорой с легкостью, ведь она весила не больше малого ребенка.

Но старуха продолжала кашлять и задыхаться, и Лазаро дернул изо всей силы шнур звонка.

Отец Сальвадор немедленно явился на зов. Было послано за лекарем в ближайшую деревню.

Через пару часов у нее горлом пошла кровь.

Священник произнес последнее напутствие. Николас и Мерседес присутствовали при этом, но старуха их не заметила.

Доктор прибыл ближе к вечеру, но он был бессилен остановить у больной приступы удушья. Он согласился, чтобы Ангелина, отлично разбирающаяся в лекарственных травах, приготовила ароматический настой. Поочередно, с величайшим терпением она и Мерседес ложку за ложкой отправляли целебное снадобье в воспаленное горло доньи Софии. К полуночи больная смогла спокойно уснуть.

Покидая скорбные покои старой сеньоры, Мерседес, сама измученная до предела, мечтала только о горячей ванне и нескольких часах сна, но дорогу ей преградил с самым мрачным видом падре Сальвадор.

– Уделите мне время, донья Мерседес, прошу вас.

Она кивнула и прошла вслед за ним в его маленький кабинет, заставленный книжными шкафами с религиозной литературой и деревянными статуэтками святых, торжественно взирающих на озадаченную и несколько напуганную Мерседес. Колеблющееся пламя свечи, зажженной падре, оживило их дотоле мертвые глаза.

Он начал говорить после тягостной, как ожидание надвигающейся грозы, паузы:

– Когда я навещал донью Софию в последние месяцы ее болезни, мы изредка беседовали с ней о ее сыне.

Еле заметная улыбка мелькнула на лице Мерседес, несмотря на то что усталость сковала ее.

– Удивляюсь, что она не исповедалась вам о своих недобрых чувствах к Лусеро.

Он вонзил в нее пристальный взгляд неподвижных блеклых глаз.

– Я никогда, разумеется, не нарушу тайну исповеди, – произнес он сурово и тут же с глубоким вздохом опустился на жесткий стул с прямой спинкой. – Единственно, что я скажу… Я был очень озабочен состоянием ее души.

– Потому что она ненавидела своего сына?

Он резко вскинул брови:

– Как вы узнали? Она никогда не говорила об этом вслух.

– Не из ее слов, конечно. И мой муж тоже не распространялся на эту тему. Но я могла наблюдать за ними, когда они были вместе, и к тому же я прожила с доньей Софией под одной крышей больше четырех лет. Она без устали осуждала сына за грехи его отца.

– У сына и своих грехов достаточно.

– Да, но это не оправдывает ее ненависть к нему. Я думаю, что она невзлюбила его, еще когда он был совсем мальчишкой.

Мерседес пришли на память высказывания Лусеро по этому поводу, сделанные после его возвращения с войны.

– Его есть за что невзлюбить, – произнес священник. Он глубокомысленно потер переносицу, облокотился о стол, подперев голову руками, и погрузился в раздумье.

Свой монолог он продолжил не сразу. В мыслях он углубился в далекое прошлое. Голос его звучал глухо, как бы издалека:

– Лусеро был трудным ребенком, своенравным, избалованным, что не редкость среди детей креолов, а скорее общее правило. Но ему нельзя было отказать в находчивости и сообразительности. Именно его изобретательный ум и послужил причиной многих неприятностей, но я должен был распознать в нем незаурядные способности, какие мне удалось увидеть в его юной дочери. Но я не сделал этого тогда и в будущем за это отвечу перед Господом.

Взгляд падре блуждал где-то в пространстве. Он перестал видеть окружающее, полностью отдавшись во власть горестных воспоминаний.

– Он вел себя нечестиво и вызывающе, готовый принять любое, самое суровое наказание, но не отречься от заблуждений, не раскаяться в своих дурных словах и поступках. Он способен был красть и лгать, не стыдясь. При желании он мог обмануть сладкими речами и совратить даже птиц на деревьях.

Мерседес криво усмехнулась:

– Качество, несомненно перешедшее к сыну от дона Ансельмо.

– Да. Лусеро восторгался скандальными похождениями отца и старался ему подражать.

– Как единственный сын дона Ансельмо и к тому же его зеркальное отражение, вполне естественно, что Лусеро взял за образец для подражания собственного родителя, как бы ни был плох и губителен этот пример. А может, Лусеро просто искал человека, на кого мог излить свою любовь? – поинтересовалась Мерседес. – И сам нуждался в любви, – мягко добавила она.

Падре Сальвадор, казалось, за время их краткой беседы постарел у нее на глазах.

– Да. Рано или поздно обстоятельства вынудили меня принять во внимание причину, по которой сын вступил на ту же опасную дорожку, что и его нечестивый отец. Вина матери здесь очевидна, и это тревожит меня сейчас. Перед ее кончиной она и Лусеро должны примириться и простить друг друга.

Мерседес поразилась:

– И за этим вы пригласили меня на разговор?

– А на кого мне еще положиться? Вы его жена. Он скорее послушает вас, чем меня. Мы с ним не ладим с давних времен, с того дня, как я застал его истязающим жестоко и изобретательно собак несчастных пастухов. На такие дела он всегда был мастак.

Вспомнив, как быстро подружились Буффон и ее супруг, Мерседес возразила:

– Он очень изменился. Во всяком случае, в отношении к животным.

Падре явно не поверил ей, но не стал спорить.

– Только вы сможете уговорить его. Если он посетит свою умирающую мать, то есть надежда, что оба они придут к согласию. Это нужно не только ей, но и ему. Ведь все мы смертны.

Сама не понимая, что движет ею в эту минуту, Мерседес кивнула:

– Я постараюсь, святой отец, но я ничего не обещаю…

– И ты говоришь об этом серьезно? – Николас изобразил на лице величайшее изумление.

Они с Мерседес встретились у него в кабинете. Он наполнил два бокала мадерой и один протянул ей.

– Впрочем, я забыл, что ты ревностная христианка и, конечно, вполне искренне скорбишь у ее смертного ложа. Но это же ни к чему не приведет, Мерседес! Она проклинала меня со дня появления на свет и с проклятием на устах уйдет в могилу. Туда ей и дорога!

В тоне Ника была особая горечь, потому что перед ним маячило лицо его собственной матери.

– …Отец Сальвадор… – начала было Мерседес.

– Буду только рад, если он вскоре присоединится к ней на том свете, – резко оборвал он ее.

Ник проглотил остатки мадеры и потянулся вновь за графином.