Разве что выход в «скачок», подумал Габриель, но дистанционное видение не имело ничего общего с магическими формулами или заклинаниями, да и запаха серы он ни разу не унюхал.

— Думаю, есть вещи, которые не поддаются объяснению сейчас, но поддадутся в будущем. Я не воспринимаю алхимию всерьез; как наука она давно себя дискредитировала.

Морриган энергично замотала головой.

— Алхимия во все времена оставалась очень уважаемой дисциплиной. Многие известные приверженцы дедуктивного подхода, открыто насмехавшиеся над ней, на самом деле были тайными алхимиками. Коперник, Кеплер, Бэкон… Даже Ньютон бился над тайной философского камня. Алхимики Средневековья и эпохи Возрождения сделали несколько открытий, обеспечивших научный прорыв в металлургии, медицине и химии. Взять хотя бы Парацельса.

— Это еще кто?

В ответ на такую непочтительность Морриган сурово нахмурилась.

— Парацельс первым начал готовить составные лекарства и описал свойства цинка. Один из величайших целителей в истории, он лечил гангрену, сифилис и язву, — она улыбнулась, — и даже практиковал ранние формы гомеопатии, потчуя больных чумой микроскопическими дозами их собственных фекалий.

— Н-да, новаторский метод.

— Впечатляет, верно? Я нередко пользуюсь технологиями Парацельса, когда готовлю косметические лосьоны или напитки. — Морриган указала на батарею склянок. Заметив гримасу Габриеля, она рассмеялась: — Не волнуйся, экскрементов там нет.

— Да-а, этот парень явно обладал нестандартным мышлением.

— И большим мужеством. Заниматься алхимией в те времена было крайне опасно. Алхимики плохо кончали. — Морриган опять нахмурилась. — Вернее, это их кончали. Что называется, корпус капут. Сжигали на костре. Как, например, Бруно. — Она нагнулась и погладила кота, который терся о ее ноги. — Правда, пушистик мой сладенький?

Габриель бесстрастно наблюдал за этой сценой. Между ним и Бруно установилось нечто вроде вооруженного перемирия. Оба по-прежнему не выносили друг друга, но из уважения к дамам старались сдерживать взаимную враждебность. Тем не менее стоило Габриелю войти в комнату, как хвост Бруно тут же начинал нервно дергаться из стороны в сторону, точно под воздействием электрического тока. Морриган и Минналуш находили это очень забавным.

— Ты знаешь, что наш кот получил свое имя в честь Джордано Бруно?

— Да, Минналуш мне говорила. Он, кажется, был магом и чародеем?

— Как большинство алхимиков, и речь отнюдь не о карточных фокусах. Эти люди были наделены великой силой.

— Ну что ж, если они умели превращать свинец в золото, охотно за них голосую.

— Что меня совсем не удивляет, — усмехнулась Морриган. — Но цель алхимии заключалась не только в этом. Материальные превращения — лишь часть науки. Истинная алхимия связана с трансформацией сознания в более высокие формы. Просветление духа, встреча с Господом, постижение истинного смысла сотворения мира, осознание своего места и роли во Вселенной. Это по-настоящему великие тайны, что там какой-то секрет превращения одного металла в другой!

— Если я скажу, что мне бы хватило и этого секрета, ты меня возненавидишь?

— Дикарь, — вздохнула Морриган.

— Просто мы живем в мире, где все крутится вокруг денег и других вещей, которые можно отсчитать, измерить и взвесить.

— О нет. Мы живем совсем в ином мире. — Каким-то неосознанно сладострастным движением Морриган положила ладонь себе на левую грудь. — Как ты не поймешь… мир — это фантазия. Волшебство…

Габриель не отводил взгляда от ее груди. Пальцы Морриган гладили татуировку с изображением монады: загадочный символ, впечатанный в восхитительную сливочно-белую кожу, невероятно эротичный синяк.

— Алхимия — увлекательнейшая наука.

Морриган опустила руку.

Габриель сглотнул.

— Кажется, я тебе верю.

Предполагалось, что сегодня Габриель вместе с Исидором займется анализом последних данных по проекту «Питтипэтс», но после вчерашней ссоры ему совершенно не хотелось видеть товарища, который наверняка опять обрушит на него свой праведный гнев. Таким образом, вместо поездки в Смитфилд Габриель решил составить компанию Минналуш и отправился с ней в книжный магазин, расположенный в северной части Лондона.

Минналуш залезла на скамеечку и принялась вытаскивать две книги с верхней полки, до которой едва могла дотянуться. Блузка выбилась из юбки, обнажив изящно вытатуированный на пояснице символ монады.

Поразительно, как глубоко может взволновать небольшой кусочек оголенной кожи, подумалось Габриелю. Лично он наделен привилегией созерцать эту красоту в двойном объеме, притом хоть каждый день.

Минналуш оглянулась через плечо и поймала его взгляд.

— Эй, хватит пускать слюни. На вот, держи. — Она передала Габриелю книгу. — И нечего совать голову мне под кофточку.

— Куколка, это я уже видел, помнишь? — улыбнулся он. — И многое другое тоже.

— Точно, негодник, — расхохоталась Минналуш. — Ну тогда рассмотри все как следует.

Без всякого стеснения она задрала блузку на спине и наклонилась вперед, так что рыжие кудри каскадом упали ей на грудь.

Серьезный молодой человек в другом конце зала изумленно вытаращил глаза и уронил книгу, которую держал в руках. Он выглядел так, будто получил сотрясение мозга. Заметив, что Габриель за ним наблюдает, юноша поспешно поднял фолиант и уткнулся в него носом. Пожалуй, без сотрясения все-таки не обошлось — книгу он держал вверх ногами.

Габриель осторожно погладил татуировку.

— Очень красиво.

— Я знаю. — С озорной улыбкой на губах Минналуш выпрямилась.

— У Морриган тоже есть такая.

— Мы сделали их в один день.

— И что же означает этот символ? «Да любви, нет войне»? «Запретим производство атомных бомб»?

— Ты вправду считаешь, что мы так неоригинальны? Монада символизирует единство космоса.

— Как типично для эры Водолея!

Минналуш шлепнула Габриеля по руке.

— Ее создал в шестнадцатом веке один маг. Да-да, маг, ни больше ни меньше. Некий Джон Ди. Его дневники хранятся в Бодлианской библиотеке твоей альма-матер, Оксфордского университета. Самое интересное, что он — мой предок.

— Здорово.

— По тебе не скажешь, что ты в восторге, — склонив голову набок, прищурилась Минналуш.

— Я в восторге, честное слово.

Ее слова почему-то вызвали у Габриеля странное беспокойство, хотя почему именно, определить он не мог.

Минналуш углубилась в чтение книги, которую достала с полки, ее лицо стало сосредоточенным, почти суровым. Габриель замечал эту перемену и раньше. Напряженный взгляд, а может, плотно сжатые губы младшей сестры Монк заставляли его задуматься, что скрывается за шаловливым кокетством и женственностью, которые неизменно ассоциировались с ее личностью. Наряду с этим существовала и другая Минналуш: холодная, твердая, решительная.