— Людей. На них люди с такими вот белыми-пребелыми лицами и без глаз. Она говорит, что их то ли видела, то ли они ей привиделись. В общем, всякое такое. Я хочу, чтобы она была рядом со мной.

Я не сказал, что этих людей видели и другие, включая меня. Пусть лучше думает, что они — плод встревоженной детской фантазии и ничего более.

— Да тут осталось всего ничего, — оптимистично заверил я. — Дайте мне еще буквально несколько дней.

Женщина неохотно согласилась.

Тем вечером мы с Энджелом и Луисом ужинали на Фор-стрит. Луис для начала отправился в бар выяснить, какая у них там есть водка, а мы с Энджелом остались чесать языки.

— А ты схуднул, — одобрительно заметил Луис, со шмыганьем утирая нос и кроша салфеточными соринками на стол. Представить трудно, чем он мог заниматься в Напе, чтобы схватить простуду, а сам он этого упорно не выдавал. — И вид у тебя что надо. Одежда, и то нормальная.

— Это обновленный имидж. Видишь, исправно питаюсь, по-прежнему хожу в спортзал, выгуливаю собаку.

— Смотри-ка: хорошая одежда, нормальное питание, спортзал, собака. — Энджел сделал лукавую паузу. — Ты уверен, что ты не гей?

— Ну какой из меня гей, — сказал я. — Я сам по себе озабоченный.

— Может, потому ты мне и нравишься, — заметил Энджел, — что ты гей, но не гей.

Энджел прибыл в одной из моих коричневых байкерских кожанок, которые я ему отдал за ненадобностью. Материал на ней местами вышоркался чуть не добела. Старенькие «вранглеры» были у него с вышивкой на задних карманах, а майка «Hall & Oates» свидетельствовала, что время в Энджел-ландии застопорилось где-то на начале восьмидесятых.

— А ты у нас случайно не гей-гомоненавистник? — полюбопытствовал я.

— Он такой и есть, — подал голос вернувшийся Луис. — Все равно что еврей-антисемит, только без кошерной еды.

— Я ему втолковываю, как он все-таки похож на гея, — пояснил Энджел, намазывая маслом хлеб. При этом кусочек масла упал ему прямиком на майку; с искусной осторожностью он поддел его пальцем и дочиста облизал. Лицо у Луиса оставалось бесстрастным; глубину эмоций выдавали лишь чуть сузившиеся глаза.

— Угу, — буркнул он. — Только стати в тебе шоферской не хватает.

За едой я рассказал им о Меррике и о том, что узнал от Эйми Прайс. А еще раньше я прозвонился к Мэтту Мейберри, знакомому риелтору из Массачусетса, у которого фирма работает по всей Новой Англии, и спросил, нельзя ли навести справки по Портленду и пригородам, насчет недвижимости, которой последние год-два оперировала фирма «Элдрич и партнеры». Это был, так сказать, бросок с большого расстояния. Всю вторую половину дня я провел за раззвоном по отелям и мотелям, но неизменно упирался в стенку, когда просил соединить меня с номером Фрэнка Меррика. Тем не менее знать, где после выхода из тюрьмы кантовался и кантуется Меррик, было бы весьма полезно.

— Ты мне лучше вот что скажи, — перебил Энджел, — с Рейчел вы видитесь?

— Да было дело, несколько недель назад.

— И как у вас между собой?

— Да не очень.

— Эх ты.

— Ну да, я.

— Не «ну да», а надо стремиться, понял?

— Спасибо за совет.

— Может, ты бы к ней съездил, пока Меррик сидит подобру-поздорову за решеткой?

Когда подносили счет, я именно об этом подумал. Подумал и почувствовал, как мне все-таки хочется их обеих увидеть: подержать на руках Сэм, пообщаться с Рейчел. Притомило уже слушать об истязателях детей и поломанных жизнях, которые они за собой оставляют.

— Может, и в самом деле к ним съездить, — бросил я, машинально наблюдая, как Луис отсчитывает купюры.

— Езжай однозначно, — сказал Энджел. — А уж с псом твоим мы погуляем. Если он такой же скрытый гей, как ты, ему будет только в радость.

До дома в Вермонте, где Рейчел вместе с Сэм проживала сейчас у своих родителей, путь был неблизкий. Я ехал туда по большей части в тишине, обдумывая в дороге все, что накопилось у меня о Дэниеле Клэе и Фрэнке Меррике, заодно прикидывая, каким боком здесь соотносится еще и клиент Элдрича. Старик говорил, что Клэй как таковой его клиента не интересует, но при этом оба они снабжали всем необходимым Меррика, который Клэем буквально бредил. А тут еще эти Полые Люди или как их там. Я их видел или, точнее сказать, они входили в мою зону восприятия. Видела их также экономка в доме Джоэла Хармона, а еще, как я уяснил накануне из короткого разговора с Ребеккой Клэй, ее дочка Дженна, которая перед отъездом из города их даже нарисовала. Связь с ними олицетворял, казалось, Меррик, но когда его спросили на допросе, действует он в одиночку или у него есть сообщники, Меррик, похоже, искренне удивился и ответил, что нет. Таким образом оставались вопросы: кто они и какова их цель?

Родители Рейчел до понедельника уехали на уикенд, и на это время в дом приехала сестра, помочь Рейчел нянчиться с Сэм. Дочурка наша даже за те считаные недели, что мы не виделись, заметно подросла — или же это так казалось папаше, которому развитие ребенка в силу раздельного с ним проживания открывалось не пошагово, а скачками.

Быть может, я просто пессимист? Не знаю. С Рейчел мы по-прежнему регулярно общались по телефону. Я по ней скучал, и, видимо, она по мне тоже, но при нечастых наших встречах, как правило, присутствовали ее родители, или же начинала капризничать Сэм, или случалось что-нибудь еще, становясь препятствием нашему разговору о самих себе и о том, как отношения у нас успели настолько разладиться. Непонятно даже, использовали мы эти мелкие вмешательства как своего рода заслоны на пути некой последней, решающей конфронтации или же они на самом были тем, чем были. Период порознь, взятый нами на то, чтобы разобраться, как быть в этой жизни дальше, неожиданным образом затянулся, усложнился, и от него теперь веяло какой-то безнадегой. В мае Рейчел с Сэм вернулись на некоторое время в Скарборо, но нам почему-то не пожилось: мы то и дело цапались, и между нами возникла отстраненность, которой прежде не существовало. В доме, который мы вдвоем так заботливо обустраивали, ей теперь было неуютно, а Сэм не спалось у себя в комнате. Быть может, мы с Рейчел просто привыкли обходиться друг без друга, хотя я чувствовал, что меня по-прежнему к ней влечет, так же как ее ко мне. Мы существовали в каком-то подобии чистилища — вынужденного и полного недосказанностей; мы боялись, что, высказав их, обрушим ставшую вдруг хрупкой конструкцию наших отношений.

Какие-то старые стойла у себя на участке родители Рейчел переделали в большой гостевой дом; здесь теперь Рейчел с дочкой и жили. Рейчел снова работала по контракту в Берлингтоне, на отделении психологии Вермонтского университета: консультировала и читала лекции по криминальной психологии. Сейчас я сидел у нее за кухонным столом, а она мне кое-что о своей работе рассказывала — в общих чертах, поверхностно, как какому-нибудь незнакомцу за обедом. В прошлом я был привилегированным лицом, посвящался во все детали, а теперь вот нет.