Войдя, он увидел, что женщина полулежит на скамье в обмороке. Это легко было понять: на полу был очерчен мелом контур тела, застывшая лужа крови матово блестела.

Кравцов осторожно потрогал женщину за плечо. Она не реагировала. Он огляделся: воды нет. Пришлось слегка ударить женщину по щеке. Она открыла глаза:

– Что вы делаете?!

– Извините, Элла Николаевна... Я испугался...

– Ничего. Все в порядке.

Жена прораба встала, брезгливо сторонясь милиционера, и вышла из бытовки.

Кравцов через окно видел, как она прошла к своему дому.

Она появилась не меньше чем через час, переодетая в простое темное платье. Когда садилась в машину, Кравцов оказался рядом и спросил:

– Ну, как он там? Вы ведь звонили в больницу?

– Конечно. Без сознания. Еду туда. И ради бога, никаких расспросов!

– Я и не собирался...

Кравцов действительно не собирался мучить ее расспросами. Хотя кое-что хотелось прояснить. Жена видит место, где чуть не убили ее мужа, падает в обморок. Естественная реакция. Но почему так аккуратно падает – не на пол, а на скамью? Ничуть при этом не испачкавшись. Почему не бежит к машине, не едет сразу в город, в больницу? Да, выяснилось, что муж еще без сознания, нет вроде бы смысла сидеть рядом с бесчувственным телом. Но любящим женам в таких случаях все равно: лишь бы увидеть, прикоснуться, убедиться, что живой...

В общем – пища для размышлений.

Но у Кравцова не было времени размышлять: он увидел Лазарева, который вышел в сад возле своего дома и занялся какой-то работой.

Подойдя, Кравцов увидел: Лазарев дробил небольшой кувалдой щебень для посыпки садовых дорожек. Он был в одной майке. Мускулы так и ходили на плечах и руках крепкого пенсионера.

– Что же вы рабочих не позовете? – спросил Кравцов.

– А зачем? Мне самому охота – в смысле физической нагрузки.

– Это хорошо. А не боитесь?

– Чего?

– Ну, вы же с утра прибаливали. Сами говорили.

– Я не этим прибаливал, – неохотно ответил Лазарев. – В смысле – не физически.

– А как же?

– А так. Зуб разнылся, пустяки. Прошло. А ты что, участковый, тут ошиваешься? Преступника поймали, твоя же собака помогла, пиши бумагу, чтобы медаль дали. Ей. Ну, и тебе благодарность.

– Да я не по этому делу, я спросить хотел. Понимаете, у меня родственник со средствами. Он может тут землю купить?

– Здесь земля не продается. Это кооператив. Кооператив арендует землю. А ваш родственник может написать заявление, я как председатель кооператива выношу вопрос на правление, правление решает. Пока места есть.

– То есть от вас зависит?

– В некоторой мере.

– Ну, и остальные всякие дела, связанные со строительством и всем прочим, – тоже ваша прерогатива?

– А чего ты допытываешься? – рассердился Лазарев. – Тебе-то какое дело?

– Да я просто... Полагаю, с прорабом у вас были общие дела.

– Ну, были. И что?

– Настолько общие, что вы точно знали сумму, которая находилась у него в сейфе.

– Это кто же тебе сказал? Я понятия не имел, сколько у него там!

– Разве? Вы довольно точно сказали: два миллиона.

– Да ты-то откуда знаешь, что точно? Ты их нашел? Я просто – наугад!

– Действительно. Но вы же не сказали наугад: пятьсот тысяч, или семьсот, или миллион. Вы как-то очень уверенно наугад заявили: два миллиона.

– Слушай, сельский сыщик! – окончательно взбеленился Лазарев, и лицо его, без того красное, побагровело. – Ты кончай тут вопросы свои! Есть следователь, он меня спросит, если надо, хотя сомневаюсь, а ты катись отсюда, понял?

– Опять хамите, господин Лазарев, – огорчился Кравцов. – Нервничаете. А это вредно: кровь к зубу прильет, он опять болеть будет.

– Сейчас заболит у кого-то! Очень сейчас заболит! – пригрозил Лазарев, выхватил из кармана мобильный телефон, начал нажимать на кнопки.

Кравцов, не дожидаясь, когда у него что-то заболит, пошел прочь от Лазарева, приветливо улыбаясь строителям, которые внимательно наблюдали за его перемещениями и отвечать ему улыбками не собирались.

Лазарев не дозвонился, до кого хотел, и с новой силой начал дробить щебень. Бил по нему, как по врагу.

Тут появился Вадик.

10

Тут появился Вадик с сообщением, что он проанализировал кусок мяса. Увы, его реактивы не позволяют определить, чье оно. Может, конечно, и козье. Но не факт, что коза именно старухи Квашиной.

– Жаль. Тогда пойдем ужинать.

Но поужинать Кравцову толком не удалось: пришла Квашина, плача и говоря, что она так надеялась на милицию, а милиции, видно, все равно, сидит себе и ест! А она вот даже есть не может, потому что без Нюсиного молока и кусок хлеба в рот не вотрет – так к ее молоку привыкла!

– Ты вот что, – посоветовала она, – ты ищи помет. У моей Нюси помет светлее, чем у других коз, я ей травку такую даю, чтобы молоко не горчило.

– Какую травку?

– Ишь ты, скажи тебе! Секрет!

– Ладно, посмотрю. Честно говоря, я даже не обращал внимания, какой он, козий помет, – сознался Кравцов.

– Да мелкие такие говяшечки. Вон хоть у Натальи, у соседки своей, посмотри, у нее три козы!

Пришлось Кравцову, на ходу жуя кусок хлеба, идти на огород Суриковых, за которым на лужайке паслись козы. Там он внимательно изучил, что эти козы после себя оставляют. Достал пакетик, зацепил щепочкой и опустил туда несколько катышков. Наталья, выглянув из окна, увидела это и удивилась:

– Вы чего там, Павел Сергеевич?

– Козы у вас хорошие! – сказал Кравцов, пряча пакет и поднимаясь.

– А молочка козьего не хотите попробовать?

Поскольку это было возможно и в целях расследования, и в силу соседских отношений, Кравцов с благодарностью согласился.

Попив молока, он оценил его: густое, вкусное, но в самом деле немного горчит.

Остаток дня он провел, бродя по окрестностям и внимательно глядя себе под ноги. Часто нагибался, что-то поднимал и раскладывал по пакетикам.

Цезарь бродил следом и не понимал хозяина. Он, родившийся и выросший в коттедже, похожем на те, что видел в «Поле чудес», надеялся: Павел Сергеевич наконец решил приискать себе порядочное жилье. Он думал, что в маленькой железной избушке Павел Сергеевич как раз об этом и договаривается с местными людьми. Он считал, что Павел Сергеевич ходит, высматривает себе наилучший дом, и желал ему не прогадать. Но вместо того чтобы остаться, поселиться, затопить камин, на огонь которого так славно смотреть, лежа на ковре и положив голову на лапы, он почему-то ушел оттуда и бродит, подбирая зачем-то какую-то гадость.