— Мне кажется, что ты напряжен и от кого-то прячешься.

— Специфика работы, — пожал плечами Хрустов, — а без работы я сижу редко.

— Пусть будет так, — решил прекратить бессмысленный разговор Дима. — Ты можешь получить информацию отсюда?

— Откуда — отсюда?

— Из этого города.

— Через центр или местного значения?

— Лучше узнать у местных служб. Можно открыто. Но не слишком навязчиво.

Хрустов задумался. Он мог, конечно, позвонить в Москву и узнать, к кому обратиться в этом городе. Он часто пользовался специальной справочной, платил хорошо, имел друзей, которых никогда в глаза не видел, — пароли и коды. Но делал это всегда только для себя. Ощущение, что им пользуются для каких-то целей, но только не для охраны, отчетливое. Отстрельщик смотрел перед собой, проигрывая быстро в голове несколько вариантов. Любопытство победило осторожность.

— Я сделаю это, — сказал он. Дима встал.

— Литературный салон «Белая лилия». Там интересовались, не из налоговой ли я полиции. Странное беспокойство для любителей поэзии. Контингент подозрительный. И еще. Враг номер два у них некто портовики. — Дима уходил. У дверей он помешкал, потом решился:

— Моя женщина… Она пишет стихи. Я беспокоюсь за нее.

— …Нежная надменность белого цветка — как воспоминание о смерти. Но всегда найдется сильная рука, и костер!.. И приготовлен вертел. Безупречным звуком дернет тетива длинною стрелой пространство рая. И щекой на землю ляжет голова, медленно глазами остывая… — Ирина Акимовна словно в задумчивости опустила вниз листок со стихами и подняла глаза на слушателей.

Длинная восхищенная пауза, потом — легкие восторженные аплодисменты. Ладони никто не отбивал — в зале только женщины. Исключение составляли двое молодых людей, сопровождающие Ирину, похоже, всегда. Дима внимательно осмотрел их. На охранников они совершенно не тянут, но кто знает!

За окнами особняка темнело.

Стихотворение называлось «Охота». Полное одобрение. Непоседливая женщина с усиками над пухлым ртом решила немедленно оговорить, как именно разместить на последней странице ее газеты такой превосходный поэтический шедевр. Отдельно оговаривалось расположение на этой странице эмблемы — лилии на тонкой ножке, переплетенной листком.

— Разрешите полюбопытствовать, — тихо спросил Дима, не вставая. — А можно в вашей газете помещать пародии?

Женщины задвигались, вытягивая шею, стараясь его рассмотреть. Он рассеянно дописывал в блокноте быстрые строчки.

— Простите, — поинтересовалась литературный редактор газеты «Звезда Владивостока», — вы хотите предложить пародию на какое-то конкретное стихотворение?

— Конечно, — кивнул Дима. — Вот на это самое стихотворение, которое сейчас читала Ирина Акимовна. Можно расположить рядом. Стихотворение и пародию на него.

Тихий шепот.

— Вы хотите сказать, — не сдавалась литературный редактор, — что сейчас, пока Ирина Акимовна читала… Вы написали пародию на ее стихотворение? — В голосе неподдельный ужас, а в глазах бегают смешинки.

— Именно, — произнес Дима и разрешил себе посмотреть на Ирину.

— Просим. — Ирина Акимовна нервно дернула рукой, словно прогоняя насекомого от лица. — Читайте же!

Дима поудобнее развалился в кресле, вытянув ноги.

— Падает на землю длинная нога, на ноге не пятка, а копыто. Валятся за нею мощные рога и все то, что под рогами скрыто. Стрелы наготове, тетива внатяг, но сидит задумчиво в болоте… Дивная лягушка. Если шкурку снять, вы под ней красавицу найдете.

— Браво, — похлопала слегка Ирина. На ее щеках расцветали красные пятна. — Талант, несомненный талант. Я настаиваю… Да-да, я просто настаиваю, чтобы эту пародию поместили рядом со стихотворением. Я согласна, щека.

Вам не понравилась, что мой лось — щекой!

— Не могу точно сказать, — равнодушно заметил Дима, убирая блокнот, — что именно меня зацепило. — Он едва сдерживал зевоту. — Позвольте откланяться. Да, я обещал Ирине Акимовне книжки принести Примите в подарок. Вашему салону от моего издательства. — Дима достал из большой сумки небольшие книжки в мягких переплетах.

Женщины, возбужденно переговариваясь, встали и окружили Диму.

— Вы прочли наши книжки? Выбрали кого-нибудь? Давайте мы тоже вам почитаем!

— Извините, дела. — Дима поцеловал на ходу те руки, которые поймал рядом с собой, слегка кивнул головой и подошел к закурившей у окна Ирине Акимовне. — Не обижайтесь, — сказал он в ее спину. Она смотрела, расширив глаза, в темноту за окном. — Это я просто шалю.

Ирина резко повернулась и внимательно осмотрела стоящего перед ней мужчину. Сегодня Дима одевался почти час, выбирая под одежду жесты и галстуки перед зеркалом. Не говоря уже о том, что усы были содраны, наметившаяся щетинка над верхней губой решительно сбрита, выкрашенные в иссиня-черный цвет волосы не прилизаны специальным гелем, а легко спадали на лоб.

Дима был весь в белом. Ослепительно белая рубашка, белый с вышитыми серыми бабочками шелковый блестящий галстук, белые с легкими искрами брюки, белый кожаный пояс с серебряной застежкой. И клетчатая — в черно-белую клетку — безрукавка, расстегнутая и очень длинная, почти до колен. Ирина дошла до ботинок и удивленно вскинула брови. Ботинки были светло-коричневые, почти желтые.

— А что, если… — сказал он, глядя в ее глаза весело и с вызовом, — я вас домой провожу и поцелую на прощание?

— Потому что вы со всеми женщинами так делаете? — спросила Ирина, не удивившись.

— Нет, только с теми, кто пишет стихи. А вообще-то мне ваши губы нравятся. Вкусные, должно быть.

Ирина, словно не веря в услышанное, смотрела несколько секунд в его склоненное к ней лицо, потом решительно и сердито зацокала каблучками к двери.

— Да подождите, это же из письма Натальи Гончаровой!.. — Дима побежал за ней по лестнице. — Это все читали, ну что вы, Ирина Акимовна! — Когда Ирина остановилась и удивленно повернулась к нему, он встряхнул ее легко за плечи. — Ну?! Она писала Пушкину про какую-то там женщину, что все в ней хорошо, а вот губы — тонкие. «Такие губы, верно, невкусно целовать».

— Проводите, — тихо сказала Ирина и оглянулась в поисках сопровождающего ее мальчика и меховой накидки.

— Давайте читать стихи, — предложила Ирина, когда они медленно побрели по темной улице.

— Пощадите, — взмолился Дима, — мне все равно ничего в голову не лезет, кроме «…ваш нежный рот — сплошное целованье…». М. Цветаева. А если вы свое прочитаете, не дай бог, из меня пародия вылезет.

— О чем же мы будем говорить? Вы такой странный.

— А мы не будем говорить, — Дима обнял и чуть прижал к себе маленькую женщину, покосившись в сторону двинувшейся за ними машины, — мы будем идти молча и долго. А потом в конце просто поцелуемся.