– Если я буду готова еще больше, то просто-напросто взлечу на воздух.

Она снова сжала пальцы, Кэм громко простонал:

– О, Пен!..

– Тебе помочь раздеться? – спросила она. И тут же потянула за пояс брюк.

Ее неопытность и спешка оказались невероятно соблазнительными, и, наконец, пульсирующая плоть Кэмдена вырвалась на свободу.

– О, святые небеса… – выдохнула Пен, опустив глаза.

– Но ты же видела меня прошлой ночью…

– Да, видела, но похоже… Похоже, ты стал еще больше. – Пенелопа облизала губы и добавила: – Знаешь, кажется, я начинаю нервничать.

Одной рукой поддерживая жену за плечи, а другой стягивая с себя брюки, Кэм накрыл ее губы поцелуем и тут же расположился меж ее ног. А Пен тихонько вздохнула – и подалась вперед. Еще одно движение – и Кэмден вошел в нее.

У Пенелопы перехватило дыхание, и она замерла. Кэмден жаждал продолжения, но все же нашел в себе силы остановиться. Он знал, что Пенелопа не должна была вновь испытать боль.

А она по-прежнему не двигалась. Но такого развития событий Кэм никак не мог принять. Ведь он точно знал, что Пен создана для удовольствия. И он твердо решил сделать так, чтобы она его получила.

Дрожащей рукой Кэмден коснулся сосредоточия ее страсти и легонько погладил. Пенелопа со стоном выгнулась, поглубже принимая его в себя. Этот внезапный ответ заставил Кэмдена шевельнуть бедрами. И в тот же миг Пен со вздохом, подобным чудесной музыке, крепко обняла мужа, и ее тело гостеприимно распустилось точно бутон, потянувшийся навстречу солнцу.

Пен приготовилась снова терпеть боль, но оказалось, что тело ее в промежутке между вчерашней и сегодняшней ночью, уже привыкло к Кэму. И на сей раз вторжение оказалось… очень даже приятным. Настолько приятным, что ей совершенно не хотелось останавливаться, – напротив, ужасно хотелось, чтобы все это продолжалось как можно дольше.

Тут Кэмден, наконец, начал двигаться, и, к удивлению Пен, от его осторожных движений по ее телу то и дело пробегала сладкая дрожь. И дрожь эта становилась еще более ощутимой, когда он ее целовал.

В какой-то момент Кэмден приподнялся чуть выше и замер на мгновение. И в тот же миг Пенелопа что-то пробурчала, явно протестуя. Когда же Кэм снова подался вперед, она вздохнула с облегчением – ощущение сладостной наполненности тотчас вернулось.

А Кэмден между тем начал двигаться все быстрее, и напряжение в теле Пен все росло, закручиваясь точно пружина. Инстинкт подсказывал ей, что следовало приподнимать бедра, – но тут Кэм вдруг погрузился в нее столь глубоко, что, должно быть, коснулся сердца. С его губ сорвался хриплый стон, и в тот же миг он резко приподнял колени жены, немного изменяя угол движения.

Пенелопа же содрогалась всем телом, обливалась потом и отчаянно впивалась ногтями в плечи мужа. А напряжение в ее лоне все возрастало, то превращалось в тугой комок, то распускалось точно пышный летний цветок. Ничего подобного она никогда еще не испытывала. И эти новые ощущения были сродни облегчению после долгой и утомительной борьбы.

А движения Кэма, казалось, все ускорялись и становились все более порывистыми. В какой-то момент Пен резко приподняла бедра, словно умоляя мужа заполнить ее до отказа. И почти в ту же секунду она громко вскрикнула и содрогнулась всем телом от охватившего ее всепоглощающего наслаждения. Какой-то яркий свет, казалось, ослепил ее, и она со стоном закрыла глаза, чтобы не ослепнуть от буйства красок. Расплавленный огонь прокатывался по всему ее телу, не оставляя без внимания ни одного дюйма кожи и плоти, и сквозь оглушительный шум в ушах Пен услышала хриплый стон Кэмдена и почувствовала, как он содрогнулся всем телом.

Пен подняла на него затуманенные страстью глаза и увидела, как он приподнялся на руках. Черты его лица заметно смягчились, и, казалось, что глаза его улыбались. На несколько коротких мгновений он снова стал юным, счастливым… и необремененным проблемами. Словно Кэмден Ротермер превратился в самого обычного человека, не являвшегося олицетворением веками соблюдавшихся обязанностей и традиций.

Чувственное наслаждение все еще пульсировало в крови Пенелопы. Если бы Кэм сотворил с ней такое на яхте, она непременно утонула бы. Ведь сейчас у нее не осталось сил даже на то, чтобы повернуться набок – не говоря уже о том, чтобы бороться за жизнь.

«Я люблю тебя, Кэм. Всегда тебя любила», – мысленно повторяла она.

Конечно, Пен прекрасно знала, что Кэмден никогда ее не полюбит, но после той чудесной близости, которую они только что разделили, ей становилось все труднее скрывать свои чувства.

Кэм нежно поцеловал жену в губы и тихо сказал:

– Спасибо, дорогая. Спасибо, что доверилась мне.

Пенелопа провела ладонью по лицу мужа.

– Конечно же я доверилась тебе, Кэм. – На глаза Пен навернулись слезы, отчего голос прозвучал глухо и хрипло. Но ей совсем не хотелось плакать. Хотелось крепко обнять любимого мужчину, прижать к себе – и никогда больше не отпускать.

Кэмден едва заметно качнул головой – как бы отрицая сказанное женой. И радость в его глазах внезапно померкла. Ох, слишком быстро к нему вернулось его хваленое самообладание. Пен совершенно отчетливо ощутила, как Кэмден словно отдалился от нее на безопасное расстояние…

Однако только что произошедшее лишний раз убедило Пенелопу в том, что отныне они связаны навечно. Кэмден же, очевидно, чувствовал, что их чудесная близость могла разрушить защитную стену, которую он выстраивал вокруг себя на протяжении всей своей жизни.

Пен тихонько вздохнула. Желание рассказать о своей любви улетучилось, как и ощущение счастья, хотя она все еще дрожала от переполнявших ее эмоций.

Что ж, Кэм окончательно поставил печать собственника на ее душе, она же, в свою очередь, утолила их обоюдный чувственный голод.

О Господи, ей следовало быть начеку. Всю свою жизнь Пенелопа знала, что признание в любви в лучшем случае заставит Кэмдена замкнуться в себе, а в худшем – спасаться бегством.

Впрочем, нужно было отдать Кэму должное. Он, скорее всего, не захотел бы причинить ей боль. Но он не любил ее и тем самым все-таки причинял ей боль – снова и снова.

Мысль о том, каким адом станет ее жизнь в браке, была сродни удару. Бесчестье и скандал – это ничто по сравнению с тем кошмаром, который ожидал Пен теперь, когда она окончательно и бесповоротно связала свою жизнь с жизнью Кэмдена.

Господи, какая же она глупая!

И самая большая ее глупость состояла в том, что где-то в глубине души все еще теплилась надежда, что со временем Кэм, возможно, сумеет ее полюбить.

Снова заглянув в глаза мужа, Пен увидела преграду, отделявшую его от нее – и вообще от любого, кто нарушил бы неприкосновенность его души. И было ясно, что преграда эта будет существовать всегда. Внезапно ей захотелось расплакаться, но все же она заставила себя улыбнуться и сказала: