А когда появляются дети, то их, как правило, быстренько сваливают на нянек или бабушек (если имеются). И никаких тебе сантиментов в виде материнской любви и домашнего воспитания, все очень практично и прагматично. Я тебя родила, няньку наняла, вот и будь доволен. А возиться мне с тобой некогда – молодость проходит, надо успеть взять от нее всё, получить удовольствие по максимуму. И постараться стать богатой и успешной…

Верочка же была совсем другой, думала не о себе, а о том, как помочь бойцам, заботилась о раненых, ухаживала за больными. Она рассказывала о своем отце, известном докторе, посвящавшем всего себя работе. Сразу стало понятно, в кого она… И характером, и воспитанием, и отношением к делу. У Верочки очень развито чувство долга, из нее вышла бы отличная жена и настоящая мать…

Матвей тяжело вздохнул: «Мечты, мечты, где ваша сладость…» Какие, на фиг, серьезные отношения! Они предполагают определенный уровень доверия, а разве может он что-то рассказать Верочке о себе? Нет, конечно. Вместо реальной биографии – сплошная рабочая легенда, считай, обман, хотя и невольный, только по надобности. А врать такой девушке…

Сотрудникам Института времени строго-настрого запрещалось раскрывать какие-либо сведения о себе или группе, а уж брать кого-то с собой при возвращении… Категорически нет! Это даже не обсуждается. Что же делать? И остаться с Верочкой нельзя, и взять ее с собой – тоже. Безвыходная ситуация. Ну, ничего, пока он еще тут, не все потеряно…

* * *

После завтрака Матвея перенесли на новое место. Палатку поставили несколько в стороне от других, на самой опушке леса, и это было правильно – меньше посторонних людей и любопытных глаз. Сделали из досок два топчана, застелили еловым лапником, положили сверху шинели, спальные мешки – жить можно. А при электрическом свете и печке – даже очень ничего. Аккумулятора должно хватить на пять-шесть дней, а там они вернутся. Само собой, оставили запас продуктов, кое-какие лекарства и личное оружие («дегтярев» с запасными обоймами, пистолет и несколько гранат) – на всякий случай. Финны же рядом, бродят где-то неподалеку…

В соседи к Молохову определили Дмитрия Коврина – тот уже шел на поправку, самостоятельно передвигался по лагерю и мог в случае чего помочь (из-за большой потери крови Матвей все еще чувствовал некоторую слабость). После чего бронелетчики покинули госпиталь – надо спешить на помощь 44-й дивизии. В который уже раз…

Коврин оказался хорошим соседом – веселым, неунывающим, к тому же действительно был ровесником Матвея. Они быстро нашли общий язык. Молохов сначала держался несколько свысока – все-таки старше и по возрасту, и по званию, да и по жизненному опыту тоже (про боевой и говорить нечего), но потом отношения между ними выровнялись и стали очень дружескими.

Дмитрий много рассказывал о себе, о семье, учебе в саратовской школе и в военном училище. Как выяснилось, он с самого детства мечтал стать командиром – как отец, погибший в конце Гражданской войны. Николай Коврин служил в штабе Тухачевского и был зарублен белополяками летом 1920 года во время похода на Варшаву. Маленькому Мите тогда было всего полгода…

Его воспитали мама и бабушка, а после окончания школы Дмитрия, как сына красного командира, без проблем приняли в стрелковое училище. Он, правда, хотел поступать в летное, но по здоровью не прошел, пришлось идти в стрелковое. Но это тоже ничего – главное, что он теперь военный…

После двух лет обучения Дмитрию присвоили звание младшего лейтенанта и отправили служить на Север, в один из дальних гарнизонов. С началом Финской кампании его, как отличника боевой и политической, откомандировали в 9-ю армию Чуйкова – лейтенантов остро не хватало, их убыль с декабря составила чуть не половину от первоначального состава. Вот и укомплектовывали теми, кто, по мнению армейского начальства, был более-менее готов. И, главное, сам рвался в бой…

Но одно дело – служить в тыловом гарнизоне, и совсем другое – в действующей армии, да еще на фронте. Прибывшие лейтенантики не имели ни должной подготовки, ни боевого опыта и часто гибли в первые же дни. Или во время глупых лобовых атак, или по собственной небрежности и неосторожности. Многие считали, что можно взять укрепленные позиции противника на одном голом «ура», и жестоко расплачивались за это. Некоторым, как Дмитрию Коврину, еще фартило, они отделывались легкими ранениями и попадали в госпиталь, где можно было проваляться до конца кампании. И таким образом уцелеть. Но не все это понимали…

Коврин, например, считал, что ему, наоборот, страшно не повезло – он так рвался на фронт, на передовую, а оказался ранен уже в первом бою. Так глупо все получилось! Надо бы скорее поправиться и вернуться в роту, чтобы довоевать… Этим Дмитрий очень понравился Молохову – своей мальчишеской отвагой и абсолютной уверенностью, что без него победы не будет. Ранение – это так, пустяки, досадная случайность, а вот когда он вернется, тогда и покажет финнам…

… Эх, только бы врачи отпустили, а то войне скоро конец, и он так и не успеет себя проявить. Что товарищам расскажет? Что всю кампанию в лазарете провалялся и в боях почти не участвовал? Нет, это глупо. Ни наград, ни славы так не получишь…

Молохов слушал Дмитрия, кивал и соглашался – конечно, надо скорее вернуться в строй (бесполезно переубеждать мальчишку), а сам думал: «Ничего, брат, ты еще повоюешь. И очень скоро. Лучше радуйся, что ранение легкое, считай, пустяками отделался. Зато впредь будешь умнее, на рожон не полезешь…»

Дмитрий, в свою очередь, расспрашивал Матвея о бронелете – его очень заинтересовала эта необычная машина. Молохов отвечал уклончиво, чтобы не сболтнуть лишнее, но интерес Коврина к новой технике поддерживал: правильно, пусть привыкает, что в войне все будут решать моторы. У кого их больше и лучше – тот и выиграет. Ну, еще, разумеется, пушки, без них тоже никак. Не зря же артиллеристов прозвали «богами войны»! А вот «царице полей», пехоте, в грядущей войне придется очень несладко – поползает вдоволь на пузе по слякотной, раскисшей земле, помокнет под дождем, побродит по бесконечным дорогам, посидит в мерзлых окопах… И измеряет шагами пол-России и пол-Европы. Сначала на восток, а потом – на запад. Велика Русь-матушка, если пешком топать от Бреста до Москвы, а потом обратно. И еще дальше, до Варшавы, до самого Берлина…

Но об этом Коврину знать не полагалось, а потому Матвей больше говорил о простых и понятных вещах – стрелковом оружии, боевой тактике, особенностях техники. О том, что могло очень пригодиться Дмитрию. Передавал, так сказать, боевой опыт. Учил глупо вперед не лезть, а руководить красноармейцами грамотно, правильно, не подставляя ни их, ни себя. Какой толк от мертвого бойца? Даже меньше, чем никакого. А вот если толково распределить силы и ударить по противнику в самом слабом месте, используя при этом имеющиеся огневые силы и броневые средства…

И еще они часто говорили о девушках. У Дмитрия, как выяснилось, подруги не было (он вообще еще не имел серьезных отношений), поэтому своим опытом делился Молохов – но тоже аккуратно, чтобы не сболтнуть лишнего. А то однажды чуть не проговорился – ляпнул, что недавно смотрел с одной своей знакомой дома интересный фильм…