Лукас не мог слышать настойчивый стук в дверь, завороженно глядя на снимок: он с женой и двумя сыновьями в футболках «Юниверсал студиоз» весело смотрят в камеру.

Лукас сосредоточил все внимание на своем прошлом «я». Он тогда носил густую бороду; из-под безвкусной футболки из магазина сувениров уже слегка выпирал животик, но невзрачные, жесткие как щетина волосы покрывали начавшую лысеть голову куда больше, чем сейчас. Он заученно улыбался, придавая лицу то же выражение обезличенного, лицемерного счастья, к которому прибегал, когда общался с прессой или снимался для рекламы.

Он вроде бы был рядом с ними, но мыслями витал где-то далеко, думая о важных делах. Теперь он презирал себя за это.

Барабанивший в дверь человек переключился на пронзительный звонок, положив конец его сеансу самобичевания. Лукас направился к лестнице, прошел мимо большого зеркала в холле, на ходу проверив галстук, и поспешно поднялся по ступеням.

– Прошу прощения за беспокойство, господин Китон, но мы опоздаем, – извинился водитель, как только он открыл дверь.

– Не стоит извинений, Генри, – улыбнулся Лукас. – Если бы ты меня не беспокоил, я бы никогда и никуда не успевал. Прости, что заставил тебя ждать.

Генри сразу сел за руль – он уже достаточно долго возил своего пассажира-мультимиллионера, чтобы знать, как тот ненавидит, когда ему открывают дверь.

– Раньше мы по этому маршруту не ездили, – завел разговор он, трогаясь с места.

Лукас ответил не сразу. Ему хотелось только одного: посидеть в тишине.

– Обратно я доберусь сам.

– Вы уверены? – спросил Генри, наклонился вперед и посмотрел на небо. – Похоже, будет дождь.

– Ничего, как-нибудь, – заверил его Лукас, – а ты лучше пришли мне счет за обратную дорогу и где-нибудь пообедай.

– Вы очень добры, сэр.

– Генри, не хочу показаться невежливым, но мне нужно прочесть пару электронных писем перед… этой встречей.

– Понял, умолкаю. Дайте знать, если вам что-нибудь понадобится.

Радуясь, что ему не пришлось обидеть человека, Лукас вытащил телефон, уставился на черный экран и до конца поездки не сводил с него глаз.

В свое время Китон видел столько знаменитостей, промышленных магнатов и мировых лидеров, что сбился со счета. Но никогда еще он не нервничал как сейчас, сидя в лаконичной приемной Алексея Грина. Пока он заполнял диагностический опросник, у него непрерывно дрожали ноги. Одеревеневшие пальцы с трудом могли удержать ручку, к тому же он так закусил большой палец, что на нем проступила капелька алой крови.

Когда у секретарши на столе зазвонил телефон, у него перехватило дыхание.

Несколько секунд спустя дверь напротив распахнулась, и на пороге появился красивый мужчина. Вспомнив собственные редеющие волосы на утренней фотографии, Лукас не мог оторвать глаз от шевелюры Грина, зачесанной назад, как сейчас носят звезды кино, – да он и выглядел как кинозвезда.

– Здравствуйте, Лукас, меня зовут Алексей, – поприветствовал его Грин и с искренностью старого друга пожал руку, – проходите, пожалуйста, проходите. Вам что-нибудь принести? Чай? Кофе? Стакан воды?

Лукас покачал головой.

– Нет? Ну что же, в таком случае, садитесь, – улыбнулся Грин и тихо закрыл за ними дверь.

За двадцать минут Лукас не произнес ни слова. Все это время он теребил молнию на куртке, в то время как Грин терпеливо на него смотрел. Затем поднял глаза, на мгновение встретился с ним взглядом и опять уткнулся в лежавшую на коленях куртку. Мгновение спустя он залился слезами и закрыл ладонями лицо. Грин продолжал хранить молчание.

Прошло еще пять минут.

Лукас вытер красные глаза и тяжело вздохнул:

– Простите, – извинился он и чуть не разрыдался опять.

– Вам не за что просить прощения, – мягко сказал Грин.

– Просто… вы… Никто не понимает, что мне пришлось пережить. Я уже никогда не буду прежним. Если вы теряете тех, кого любите, по-настоящему любите… то… разве можно после этого быть в порядке?

Грин взял со стола несколько салфеток и протянул их Лукасу.

– Быть в порядке – это одно, а вот признать, что что-то вышло из-под контроля, – совсем другое, – сердечно сказал Грин, – Лукас, посмотрите на меня.

Тот осторожно взглянул психиатру в глаза.

– Я искренне верю, что смогу вам помочь, – произнес доктор.

Китон улыбнулся и кивнул:

– Да… Да. Я тоже в это верю.

Вторник, 15 декабря 2015 года,

2 часа 4 минуты дня

Бакстер отправила сразу три эсэмэски одинакового содержания: Эдмундсу, Ваните и Томасу:

Я в порядке. Еду домой.

Потом выключила телефон и села в один из немногих поездов, которые еще курсировали до Кони-Айленда. Ей хотелось оказаться как можно дальше от Манхэттена, от взбудораженных людей, от четырех темных туч, повисших в небе и затмивших собой голубой небосвод: визитной карточки их киллера.

Мало-помалу опасливые пассажиры сошли на своих остановках. На почти безлюдной станции метро Бакстер вышла из вагона одна. Поплотнее закуталась, пытаясь уберечься от ветра, который здесь казался сильнее и холоднее, чем в городе, и зашагала к берегу.

Парк развлечений на зиму был закрыт – обшитые досками киоски и будки, окружавшие голые скелеты застывших каруселей, топорщились огромными висячими замками.

В глазах Бакстер сцена обнаруживала подлинную пустоту, скрывавшуюся за фасадом яркого света и громкой музыки, за которым нельзя было разглядеть иллюзорность того, что предлагалось посетителям. Точно так же сегодня утром толпы зевак повалили на Таймс-сквер, известную на весь мир туристическую достопримечательность, чтобы поглазеть на озаренные пламенем пожара огни рекламы, которым в обычное время приходилось так упорно конкурировать за внимание зрителей.

Эмили понимала, что ее гнев необоснован и неуместен, но ей все равно было тошно от всех этих брендов, которые так и норовили вбить свою продукцию в глотку каждому члену общества. Смерть под неоновой вывеской «Кока-Колы» казалась еще более нелепой, чем просто смерть.

Бакстер больше не желала об этом думать. Как и о чем-либо другом, особенно о Кертис и о том, как они оставили ее умирать в той кошмарной церкви.

Протестуя и злясь на Руша за его трусость, она в то же время осознавала, что сама дала ему себя увести и что, если бы она сердцем решила остаться с раненой коллегой, никакая сила не смогла бы ее оттащить. Эмили потому и бесилась, что Дамьен все знал и понимал. Это был их совместный выбор.

Не он, а они бросили ее там.

Эмили все шагала и шагала по набережной, парк развлечений давно остался позади, перед ней простирались только море и пелена снега… ноги несли ее все дальше вперед.