Когда она уже была на пути к двери, позвонила секретарша и сказала, что на линии Джон.

– Пусть оставит сообщение, – сказала Сьюзен.

– Он просто хочет знать, как вы.

– Хорошо, – резко бросила Сьюзен. – Скажите ему, что за всю свою чертову жизнь я не чувствовала себя лучше.

Джон где-то слышал, что мыши предпочитают сыру шоколад. Он присел на корточки, насадил на спицу мышеловки маленький кусочек, взвел пружину и поставил мышеловку под стропило. За его спиной капли из водопроводной трубы равномерно падали в бак для воды.

Поставив мышеловку, он пошел дальше, удаляясь от единственной на весь чердак лампочки, освещая фонарем стропила, балки и – с особенным тщанием – темные провалы между ними, в поисках какого-нибудь Рембрандта, которого забыли здесь прежние хозяева. Ему не повезло: они не оставили ему абсолютно ничего.

Совсем рядом раздался какой-то звук, и Джон замер. Звук повторился. Ничего страшного, всего лишь птица. Джон обошел каминную трубу и нахмурился, увидев впереди тонкий луч дневного света.

Подойдя поближе и приглядевшись, Джон заметил, что черепица в этом месте выглядит более новой, чем везде. Может, прежние жильцы чинили эту часть крыши? Если да, то работа была сделана не на совесть, потому что одной черепицы не хватало.

Походив еще по чердаку, он спустился в люк и закрыл за собой крышку.

Стоял прекрасный субботний день, Сьюзен работала в саду. Она сомневалась, что Майлз Ванроу одобрил бы ее занятие: она собирала граблями листья, которые уже начали падать на газон. Вместе с листьями она подобрала с земли пару картонных коробок из «Макдоналдса», недоеденный сэндвич, два пластиковых стаканчика и бумажный пакет – все это какой-то придурок перебросил ночью через забор, отделяющий сад от парка.

Буковая живая изгородь уже начала желтеть, как и листва в парке. Сьюзен ждала осени: она обещала быть очень красивой здесь, в окружении меняющей окраску листвы деревьев и кустов. В Англии смена сезонов чувствовалась гораздо острее, чем в Лос-Анджелесе, и Сьюзен это нравилось.

Она наклонилась, чтобы собрать листья и мусор, и боль без всякого предупреждения накинулась на нее. Будто проволокой рвали внутренности. Она закричала, упала на колени, прижала руки к животу, закрыла глаза.

У меня сейчас будет выкидыш.

– Сьюзен? Что случилось?

Джон в мгновение ока оказался рядом, но не знал, что делать. Она подняла голову и посмотрела на него, и он увидел, что ее зрачки неестественно расширены, а лицо приобрело восковой оттенок. Он положил ладонь ей на лоб – тот был влажным.

Она затаила дыхание, ожидая нового приступа боли. К такой боли нужно быть готовым.

– Сьюзен?

Она слышала его, но ответить не смогла.

– Сьюзен?

– Я в норме, – отозвалась она и опять затаила дыхание.

Он смотрел на нее с тревогой:

– Отчего это?

– Нерв. Или еще что-нибудь, – почти выдохнула она. – Потянутая мышца. Спазм. Газы. Легкий запор. Не знаю.

– Ванроу говорил, что у тебя опять могут быть боли?

– Да. Говорил. Могут быть.

– Спазмы?

Она кивнула. Ванроу заверил ее, что ничего аномального в ее организме не происходит, что это, скорее всего, спазмы, и прописал ей таблетки от них. Какие-то витамины – он, похоже, был большим поклонником витаминов. Она посмотрела на обеспокоенное лицо Джона, перевела взгляд на деревья. Ей становилось лучше: боль уходила так же быстро, как и пришла.

При упоминании имени гинеколога Сьюзен вспомнила, что, когда она позвонила ему вчера утром, он не был, против ее ожиданий, сильно удивлен тем, что у нее боли. Он будто ожидал, что они у нее будут. «Но в принципе он так и должен реагировать, – подумала Сьюзен. – Ему, наверное, каждый день звонит по сто пациенток, и он привык к их ежедневным жалобам».

– Все еще болит? – тихо спросил Джон.

– Нет, прошло.

– Лучше бы позвонить ему.

Сьюзен покачала головой:

– Нет, все уже хорошо. – Она неуверенно улыбнулась. – Ты был на чердаке? Расставил мышеловки?

– Уверена, что все хорошо?

– Да. Наверное, не стоило убирать листья. Ванроу предупреждал меня насчет физических нагрузок.

– Да. С этого момента выполняй все предписания врача.

Она кивнула. Затем их отвлек старикан-сосед: в последнее время ему поплохело, и Джон со Сьюзен часто слышали, как он, обмочившись, орет на жену, что его надо переодеть.

Сьюзен улыбнулась:

– По крайней мере, я не так плоха, как он.

– Ну, это пока.

– Спасибо большое.

Джон поцеловал ее и спросил:

– Сьюзен, ты, случайно, не знаешь, где отчет экспертизы дома, которую мы проводили?

– В папке со всеми документами на дом – в одной из стопок на полу твоего будущего кабинета. А что?

Джон отошел на несколько шагов назад, разглядывая крышу. Он пытался определить, в каком именно месте провалилась черепица.

– В нем есть раздел, посвященный крыше.

– А что там?

– Ничего. Одна черепица отвалилась, и все.

– Гарри-маляр. Он говорил, что знает какого-то мастерового. Позвонить ему?

– Лучше ляг отдохни. – Его взгляд снова притянуло к крыше. Он не был специалистом по кровлям, но что-то в этом чердаке не давало ему покоя. Что-то там было не так.

Но он и понятия не имел – что.

Арчи Уоррен сидел за своим столом в зале для заключения сделок компании «Леб – Голдсмит – Саксон», офис которой располагался на двадцатом этаже одной из высоток лондонского Сити. Стол этот был так себе – размером со складывающийся столик, какие бывают в пассажирских самолетах; места для ног под ним было катастрофически мало. Все, что на нем находилось, – это компьютерный монитор, клавиатура, два телефона, пепельница, пачка сигарет, золотая зажигалка «Данхилл» и бумажный стаканчик с кофе.

Как и у остальных шестидесяти маклеров, у Арчи к каждому уху было прижато по телефонной трубке, а его пальцы непрерывно молотили по клавиатуре. Он торговал японскими ценными бумагами, покупая и продавая их своим клиентам: компаниям, банкам, пенсионным фондам и тем немногим физическим лицам, у которых действительно большое состояние.

Было 6:15 утра. Арчи сидел за своим столом уже час и десять минут и выкурил за это время две сигареты. Курение здесь было запрещено, но Арчи это запрещение ни в грош не ставил, как и Оливер Уолтон – соседний стол справа – и еще половина работающих здесь людей, которые тянули каждую рабочую неделю на грани нервного срыва. Арчи проворачивал в плохой день сделок как минимум на сто миллионов долларов.