мерзлую землю не хотели, то ли и впрямь верили во все эти россказни о «проклятом» месте.

– Засыпайте, – приказал он. – И костер тоже…

Достал свою верную спутницу-трубку и отошел к лошадям.

– Не думаете, что псы не случайно гнали ваш экипаж именно сюда? – поинтересовался он у наблюдавшего за действиями солдат поэта.

Барков неопределенно пожал плечами. Подобная мысль приходила в голову и ему самому, но он выдворял ее прочь, чтобы совсем не запутаться во всех этих хитросплетениях.

– Вы сейчас куда?

– Мне надобно закончить начатое и побывать в Ферапонтове монастыре. А затем вернусь в город.

– Заходите как-нибудь в гости, – пригласил барон. – Я квартирую на правом берегу, на набережной.

Тепло, почти по-приятельски попрощавшись, они разъехались в разные стороны.

Marlbrough s'en va-t-en guerre, Mironton, mironton, mirontaine…

Закутавшись в теплое одеяло, продрогший Иван думал об одной странной детали, упущенной из вида бдительными братьями.

Когда он проходил мимо засыпанного землей кострища, под его ногой что-то хрустнуло. Слегка наклонившись, господин копиист разглядел полусгоревший череп. Человеческий…

Глава пятнадцатая. Великость языка российского народа

Бородавское озеро, зима 1758 г.

Ферапонтов монастырь, основанный в 1398 году монахом московского Симонова монастыря Ферапонтом, значительно проигрывал соседней «Северной лавре» и внешне, и по достатку. Последними значительными вкладами, сделанными в обитель владыками мира сего, были подношения еще царя Михаила Федоровича. С тех пор минуло уже сто лет, и Ферапонтов постепенно пришел в упадок.

Так бывает с иными святыми местами. И не только по недостатку веры или благочестия. Монастыри, как и люди, имеют свой, отмеренный Всевышним век. Они рождаются, становятся на ноги, расцветают, а затем старятся и хиреют. Особенно же тогда, когда рядом имеется еще одна, более крупная и почитаемая обитель, затмевающая своего «младшего брата», забирающая у него большую часть паломников и жертвователей.

Прибыв на место, Иван нанес визит игумену, получил благословение на осмотр монастырской библиотеки и временное изъятие из нее необходимых для академических трудов книг, «буде таковые отыщутся». В самом деле, наивно было бы полагать, что и здесь его ждет такая же удача, как и в предыдущем месте. В науке подобные совпадения – большая редкость.

Брат келарь указал Баркову место в странноприимном доме, который также оказался не в пример скромнее того, что в Белозерском. Поэт с разочарованием взглянул на твердую узкую койку, покрытую жалким подобием белья, и отчего-то вспомнил свое пребывание в лаврской семинарии.

– Обед у нас в семь пополудни, – предупредил монах.

Поздненько. А живот так и бурчит с голодухи. Да и голову поправить глотком – другим «аква виты» отнюдь не помешало бы. Трещит-то после лесных видений.

– Не мешает помолиться с дороги, отче, – сказалось вдруг само собой. – Тяжелехонек был путь. Кабы не заступничество небес, вряд ли бы и жив остался.

– Все в руце Господней, – чинно перекрестился инок. – А помолиться да поставить свечу можно хоть в Рождественском соборе, что Дионисий расписывал, хоть в Благовещенской аль Богоявленской церквях. Это уж какая вам приглянется, сыне.

– А есть ли где образ мученика Христофора? – поинтересовался поэт, вызвав у келаря недоумение.

– Хрис-то-фор? – по складам произнес слуга Божий.

– Ну да, покровитель странствующих, от внезапной кончины избавляющий…

– Знаю, знаю, – досадливо подергал жидкую бороденку монах. – Обретался такой образ. Как раз в Рождественском. Дионисием и писанный. Да вот незадача, десять лет тому замазан был.

– Как? – не понял господин копиист.

– Так по указу ж государя Петра Алексеевича и замазан. Как противный естеству, гиштории и самой истине. Дабы не вводить православных в соблазн поклонением песьей главе.

– А как же в Софийском соборе, в Вологде?..

– Ну, не углядел преосвященный, – развел руками инок. – Значит, в семь милости просим к трапезе.

…Жизнь всегда учила поэта предусмотрительности. Вот и сейчас не стал дожидаться монастырского обеда, а решил заморить червячка кой-чем из собственных припасов. Еще в посаде близ Мефодиево-Белозерского Иван прикупил узелок пирогов, да барон, добрая душа, увидев, как он мается головной болью, пожертвовал ему флягу шнапса.

Расстелив тряпицу на столе в вивлиофике, молодой человек принялся закусывать.

Шнапс у немца оказался знатный. В меру крепок и зело душист. Интересно, на каких таких травах настаивал его бравый вояка? Да и пироги попались недурственные. Хоть и постные – с капустой, горохом да рыбой, а мягкие и сами во рту тают. Знать, добрыми и умелыми руками замешано тесто.

Иван очень любил этот нехитрый продукт русской кухни. Сколько ни