Они пересекли улицу и вошли внутрь. За столиком администратора напротив дверей никого не было, ковер был тонким, вытертым ногами. Телохранитель с тревогой посмотрел вслед направившемуся вверх по лестнице Бретлоу, потом повернул направо. В кафе было много народу, в воздухе плавал сигаретный дым; телохранитель сел за стойку так, чтобы видеть вестибюль сквозь вращающиеся двери, и заказал кофе.

Площадка первого этажа была впереди, солнечные лучи освещали пыльные подоконники. Бретлоу убедился, что он один, повернул по коридору влево, к дальним комнатам, и, пройдя сквозь чуланчик уборщицы, спустился по витой аварийной лестнице вниз. У основания этой лестницы было две двери: дверь справа вела в кухню, а на двери слева был тяжелый засов. Он отодвинул засов, открыл дверь, вышел в переулок за ней, пересек канал и быстро пошел вверх по Бушштрассе. Мостовую окаймляли деревья; по обеим сторонам улицы были магазины, над ними — обычные квартиры. Своим мысленным взором он видел в конце дороги бетонную Стену, обрыв трамвайных путей, упирающихся в сторожевую вышку, и пограничников с уже нацеленными на него биноклями. Даже сегодня этот район Берлина не был популярен, туристы сюда не ходили. Мимо него прозвенел трамвай — он направлялся туда, где раньше был Восточный Берлин.

Нужный бар был на углу; дальше тянулись серые жилые здания, перед ними — четырехметровая булыжная мостовая, потом неопрятный пустырь, где возвышалась прежде Берлинская стена: мертвая зона поросла травой, а сквозь разбитое гудронное покрытие, по которому раньше ходили пограничные патрули, теперь пробивались неприхотливые сорняки.

Гейдельбергерштрассе не изменилась, подумал он: те же унылые фасады тех же старых домов; то же белье в тех же окнах и тот же запах стряпни, витающий в воздухе. Раньше Стена придавала улице некое величие, а нынешний пустырь лишь подчеркивал ее бедность.

Даже бар на углу выглядел иначе. Раньше граница обеспечивала ему как бы строгую географическую привязку. Наверху маячила сторожевая башня, а сама Стена проходила так близко, что дома Восточной стороны были всего в каких-нибудь тридцати ярдах отсюда, и потому здесь царила совершенно особая атмосфера. Тогда это был настоящий передовой окоп, а теперь Бретлоу еле узнал его. Кроме лампы над дверью да занавесок, наполовину закрывающих окна, здесь мало что сохранилось.

Хендрикс уже на пути в Милан, так что с делом Бенини скоро будет покончено, мелькнуло у него в голове; пора разобраться и со смертью Зева Бартольски. Он открыл дверь и вошел внутрь.

Бар был справа, на полках за стойкой виднелись фотографии совокупляющихся парочек. В зале было с полдюжины пластиковых столиков на шатких ножках; зеленое сукно стола для игры в пул протерлось почти до дыр, а желтые обои пошли разводами от сигаретного дыма. Единственный посетитель сидел за третьим столиком слева, спиной к стене и лицом ко входу. Он был одет неброско: обыкновенный костюм, расстегнутая у горла рубашка, галстука нет. Его седые, начинающие редеть волосы были зачесаны назад, перед ним стояли пустые чашка и стакан.

Тот же запах того же пива, подумал Бретлоу, те же тени.

— Два черных кофе; два больших коньяка. — Он постучал по стойке, подзывая бармена.

Человек за столиком посмотрел на него. Щеки его пополнели — спасибо нарождающемуся капитализму, подумал Бретлоу, — но черты лица были по-прежнему жесткими. Взгляд тоже не изменился.

— Сергеевич.

— Том.

Они обменялись рукопожатием.

— Не так, как в старые времена.

Бармен вышел, шаркая, из задней комнаты. Он был в старых, разношенных шлепанцах, штаны болтались на нем, поддерживаемые ремнем и подтяжками, а протертый на локтях свитер сидел мешком. Он налил два бренди, затем боком, как краб, пересек комнату, поставил стаканы на столик и забрал грязную посуду.

Они подняли стаканы и залпом опорожнили их.

— Повторить.

Бармен принес им новые порции и исчез где-то в коридорах за стойкой.

— Вы, конечно, побывали внизу, — промолвил Бретлоу.

За стойку, вдоль по коридору, потом через потайную дверцу по деревянным ступеням в погреб с таким низким потолком, что приходится нагибаться. Там — железный люк в восточной стене, под булыжной мостовой, а за ним ход четырех футов в ширину и четырех в высоту, глубиной примерно в шесть футов, перегороженный дальше кирпичной кладкой.

— Я всегда сомневался, существует ли это на самом деле.

— Я тоже.

Они снова опустошили стаканы.

— Господи, ну и гадость. — Маленко встал, зашел за стойку, оглядел полки, снял оттуда другую бутылку и два чистых стакана и вернулся за столик.

— Итак? — он наполнил стаканы.

Русский знает, зачем он просил встречи, подумал Бретлоу; возможно, у него уже готов и ответ, по крайней мере, часть его.

— За Зева Бартольски, — Бретлоу поднял стакан.

— За Зева Бартольски, — Маленко поднял свой. — Примите наши соболезнования.

Как странно устроен мир — Бретлоу кивнул в знак благодарности. Но это только кажется. Конечно, враги воюют друг с другом. Но и заботятся друг о друге, следят за тем, чтобы посторонние не лезли в игру.

— Ошибка, конечно.

— Конечно. — Маленко кивнул в свою очередь. — Предполагаемые виновники?

— Бонн считает, что это одна из трех групп: «Боевой полумесяц», «3-е октября» или «Движение мученика Махмуда». — Всех их подкармливали или подкармливают из Москвы — а если не их самих, то те материнские организации, которые их породили. Поэтому смерть Зева — не только моя проблема, ведь в каком-то смысле ты виноват в его гибели не меньше того парня, что нажал на кнопку.

— «3-е октября», — Маленко залпом выпил коньяк, раскупорил новую бутылку и вновь наполнил стаканы. — Группа из трех человек. Им нужен был Кренц, промышленник, — это поняли даже немцы. Кто-то ввел их наводчика в заблуждение.

— Имена? — спросил Бретлоу. — Местонахождение?

— Пока не знаю. — Но дай мне время.

Оба положили на столик по несколько банкнот и вышли на улицу. Там потеплело; неподалеку разговаривали две женщины в платках, одна из них с коляской. Мимо сновали автомобили, а у стены напротив пытался почесаться пес на трех ногах.

Они пожали друг другу руки.

Спасибо… Снова не высказано, но снова понято.

Когда-нибудь ты сделаешь для меня то же самое — опять без слов.

Бретлоу повернул на запад, Маленко — на восток. Привычка — вторая натура.

Самолет LH-419 компании «Люфтганза» совершил посадку во Франкфурте в семь тридцать утра; к восьми Хендрикс прошел таможню и иммиграционную службу и направился в магазинчик, притулившийся в углу здания аэропорта. С собой у него были легкая дорожная сумка, где лежало кое-что из одежды, портфель с компьютером «Зенит-лэптоп» и пустой алюминиевый футляр для оружия. Как правило, путешественники посещают магазины беспошлинной торговли перед посадкой в самолет; однако во Франкфурте Хендрикс всегда делал это после перелета. Тридцать минут спустя он вышел из лавки, купив там два подслушивающих устройства (одно с передачей на радиочастоте, а другое — в инфракрасной области), карманный приемник ICON-R1 и наушники для радиоприема.