Он мог бы увидеть точку зрения Центра, также как и других. Он видел, что буротвестень сейчас был на одной линии с длинным весом ложношири. Точка зрения Центра заключалась в том, что он не хотел переворота. ИМПа, работы ИМПа или данных. Следуя двойному плану для Чрезвычайной Маскировки. Но здесь и сейчас он не был сдвоенным: Имп Плюс не встряхивал и не кувыркал Центр (не так ли?) — Центр встряхивал его.

Сдвоенным было управление. Управление у него забрали. Помнил ли он сдвоенное управление, потому что был машиной? Малиновая вспышка сейчас появлялась нечасто и вспыхивала под кристальными слоистостями, которые заставляли ее отступить, подобно вдыханию. Но если управление было сдвоенным, постой. Он думал о том, что было за окном, думал, что оно неподвижно: затем думал о своей цепочке морфоген-наростов, диаметр, не вызывающий вопросов, но без центра, и связанный не окружностью или периметром, но пространственным дыханием, что было больше, чем спиральное бредение, и меньше, меньше, гораздо меньше, похоже на вдох и выдох.

Но затем он подумал, что это сдвоенное (он видел) употреблялось лишь вместе с «управлением». Сдвоенное было два.

И вместе.

Два конца, для одного.

Он смотрел вдоль двух схожих концов того, что он принял за буротвестня, наклоненного вкось в ложноширь. Но они скрутились и сдвоились здесь и замаскировали свои различия: поскольку эта ложноширь и этот буротвестень были от него независимы, соединяя ниспадающий складками вес одного с ограничивающим дотягиванием другого в линию, в расположение на прямой, второй диаметр через растущую закрепленность субстанции Имп Плюса — и также через позвоночник морфоген-наростов: и он думал, что также не мог уже теперь отличить ложноширь от буротвестня, как и любой конец каждой пары концов длины, что через затвердевающую кожу были волокнами, такими же бледными, как линии, что Въедливый Голос нарисовал на грифельной стене, волокна, натянутые чехлами упорядоченных солей, и в тоже время эластичными в податливости и сгибании встрясками, которые сейчас развернули Имп Плюса: развернули его к теням, о которых Центр однажды прочел в непереданных мыслях Имп Плюса: поскольку где-то он знал, что Центр следовал за своим запросом КАКИЕ ТЕНИ, ИМП ПЛЮС? командой ПРОВЕРЬТЕ СДВОЕННЫЙ ПРОСТРАНСТВЕННЫЙ СТАБИЛИЗАТОР.

Значит управление положением в пространстве было сдвоенным.

Если так, то Имп Плюс его заслужил, его не давали.

Данные слова были во всех точках его, но настолько неподвижны в утверждении, что он подумал о Слабом Эхе: и о словах, данных не в малой или большой зеленой комнате, а между двумя, во сне, заученное утверждение: «Ракета со стабилизатором вращения ориентирует ось вращения под прямым углом к плоскости видимой тропы Солнца».

Значит, возможно, Имп Плюс мог бы сделать пару вещей, чтобы остановить или раскрутить обратно прыжок или кувырок этого кораблекрушения без подводных рифов — если бы он мог вспомнить, где работал его бортовой пространственный стабилизатор.

Его: поскольку это была одна из экспериментальных операций, которые, подобно Концентрационной Цепи или обмену СО2 на кислород и глюкозу, использовал сам Имп Плюс. Ручная поддержка автоматики. Поддержка. Ручная. Он думал, что смеялся вибрацией хряща вдоль морфоген-оси. Ручная О Ручная. ОР2.

Ручная пыталась зацепиться: он услышал, как вдалеке застучали костяшки через четырехпространственную решетку смеха. Смех, и не только его, но когда он задумался, чей же тогда, он увидел впереди песок и жару и больше песка, преломляющего части того, каким он раньше был.

И затем произошло два события. Первое — если оно было первым — этот полный бросок кручения и пинка, защемление и кувырок кругового вращения вернули к тому, что подтвердило, что это скольжение сквозь сломанные орбиты не было завершенным: поскольку то, где он сейчас находился, было равновесие: уникальное равновесие, преломившееся сквозь его все более и более строгую форму — равновесие, которое дало тому забытому, скованно волнующемуся буротвестню, наблюдающему сквозь окно — в то же время дало всему ему — твердый взгляд на облачно-крапчатое с синевой вдали с ее зазубренной точкой, видимой, как толчок сквозь разлом в облачности однобокого полушария, которым (придумав такое термин для облачно-крапчатого), как он увидел, оно и было — таким образом видя его, он поименовал его тем, чем оно было: выпуклой Землей.

А второе, он видел, что, теперь спокойно двигаясь по орбите, ИМП теперь прекратил. То есть, кручение.

Встряски и прочее.

О коем прекращении он известил Центр, хотя и видел, что это видение значило: что то предыдущее равновесие, выделяющее вид выпуклой Земли и еще более странное завершение того, что подтвердилось внезапно, частично в диком сжатии, скручивающем броске и пинании с его яркой оболочки синхронной орбиты, не имело ничего общего с настоящим прекращением, которого ИМП сейчас достиг на скорости не только выше прежней в 1,9 синхронной орбиты в 22 300 милях от Земли, но выше 2,4, которую он давал Центру на случай подслушивающих, никогда даже не задумываясь, что Центр будет действовать так, чтобы не только маскировка мгновенно стала реальностью, а все еще высокие скорости, которые угрожали ему Землей и приносили новые циклы темноты и света, разделявшие вновь и вновь разы до тех пор, пока Центр не поступит и не удалится как пульсация импульсов.

Он не мог думать. Или не так как раньше. Так как Центр спрашивал, какое кручение подразумевал Имп Плюс, и вновь и вновь запрашивал завершение проверки Частоты с позывными Операции.

Но затем Центр спросил, как Имп Плюс стабилизировал положение ИМП.

Имп Плюс утвердился в том, чтобы думать, как раньше. Думать о том первом равновесии: оно продолжалось: оно, казалось, вращалось в противоположную сторону внутри Имп Плюса, вызывая в памяти течение, спадавшее по ткани веретен по середине верхнего течения, хотя когда кувыркание прекратилось, равновесие удержалось; так что он подумал бы, что оно было отсоединено от остатков, цепи или решетки его самого, если бы этот баланс не был решеткой. И также не отделенной от грядки, берегов, костей, поля и отвердевающего светил, от которых оно казалось отсоединенным и отклоненным.

Но кости и Центр не позволили бы ему думать, как раньше, об этой прекрасной гироскопической норме, которую он сделал сам среди бывших сотрясающих кручений. Но сейчас он видел то, что было тем, чем были диаметральная морфоген-ось и зачехленный солью позвоночник ложнобуротвеса: они были костью.

Хотел ли он возвращения встрясок, чтобы установить движение этих костей-линий, которые пересекались, но вне центра, поскольку центра у него не было? Такое кручение вновь показало бы, насколько свободным от