— Согласен. Юревич, бери оружие и бегом на шестьсот восьмую, замполит идет на шестьсот девятую, — скомандовал сержанту старший лейтенант.

— Юра, если обстрел, не тушуйся, открывай во все стороны огонь из всего, что стреляет. Места для нас новые, незнакомые, «духи» тут наглые, непуганые.

— Есть стрелять из всего, — улыбаясь, ответил маленький сержант.

К середине дня мы прошли Талукан, который афганцы и местный разведбат накануне взяли штурмом, и очистили его от «духов». Вновь короткий привал, но уже на обочине прямо в колонне. Лонгинов собрал офицеров и сразу накинулся на меня:

— Лейтенант, вы почему бросили капитана Головского?

— Мы его не бросили, он сам убежал от нас, — ухмыльнулся я.

— Что за чушь несешь? — возмутился капитан. — Где сейчас зам, по тылу?

— А бог его знает. Может быть, воду набирает, а может быть, ищет дорогу в Кабул.

— Какую еще воду? Зачем ему вода?

— Он помчался вслед за водовозками вертолетчиков. Мы его пытались остановить, сигналили, но он ни черта не слушал, а гнался за ними. Половина колонны увязалась следом, машин сто, не срывать же армейскую операцию из-за слепого тыловика.

— Надо было его как-то остановить!

— Как, очередью из пулемета по колесам? Мы его догнали, я руками махал, чтоб он притормозил, а капитан отмахнулся и, наоборот, скорость прибавил.

— Черт! Вот дурак-то! Куда помчался? Как все произошло?

— Да эти ослы наперерез к колонне поехали на трех машинах, пыль подняли и запутали двух водителей бригады, а он за ними. Разберутся, часа через два-три догонят.

— Лишь бы к «духам» не попали! А то будем перед особистами отчитываться, в трибунале разбираться.

— Зам, по тылу просто так не убивают, товарищ капитан, обычно тыловиками торгуют. Правда, такого толстого могут пустить на шашлык.

— Глупые шуточки!

Молись, если умеешь, чтобы все было в порядке!

— Да нет! С ними БТР сопровождения, а у Головского такой угрожающий вид: сидит в кабине в каске, обвешанный бронежилетами! Умора. Кто же в бронике ездит — только последний дурак.

— Вы так действительно считаете? — злобно проговорил сквозь зубы зам, комбата.

— М-м-м, вообще-то, да.

— Вот и хорошо. Объявляю вам выговор за нарушение формы одежды, конкретно за отсутствие бронежилета! Свободен! — рявкнул Лонгинов.

Володя потянул меня за рукав, увлекая подальше от разозлившегося и матерившегося Лонгинова. Когда мы отошли, Володя накинулся на меня с упреками:

— Ты почему не доложил о происшествии с Головским?

— Володя, а чего панику поднимать? Чтобы вся армейская верхушка узнала о том, какой Саня бестолочь? Ничего страшного. Поймет, что не туда помчался и вернется. Не потеряется, пристроится к хвосту какого-нибудь полка.

— Ну и с Лонгиновым ты погорячился, — сказал ротный.

— Да вылетело про этот броник случайно, вырвалось, а слово не воробей. Глупо получилось.

— Сначала думай, потом говори! — прорычал Сбитнев.

— Я все время стараюсь поступать таким образом, но не всегда получается. Вырвалось непроизвольно.

— Вот тебе Бронежилет кое-что между ног нечаянно оторвет. Непроизвольно. Иди, прячься на БМП и не появляйся до окончания марша ему на глаза, — толкнул меня в спину ротный. — Быстро исчезай!

Сбитнев коротко рассказал о происшедшем штурме города, о потерях и вернулся к разозленному Лонгинову, чтобы попытаться сгладить конфликт.

Чертыхаясь и бурча проклятия себе под нос, ругая себя, Лонгинова, Головского, войну и «духов», я подошел к своей машине.

— Механик! — заорал я, забарабанив автоматом по крышке люка.

— Я здесь, — высунулся, протирая глаза, Рахмонов. Широкое, заспанное и серое от пыли лицо солдата пересекали полосы высохших подтеков пота. — Слюшаю вас.

— Чего наша машина тарахтит, заглуши движок!

— Аккумулятор сопсем плехой! Не заведется.

— Не заводится, не работает, вечно что-нибудь не так, — раскричался я на водителя. — Так и будем газовать да Файзабада?

Механик глупо улыбнулся широкой доброй улыбкой и исчез в люке. Я забрался на башню и вновь принялся орать теперь уже на дремлющих солдат:

— Эй, балбесы! Проснулись! Хватит храпеть! Спите уже вторые сутки напролет, как бурые медведи!

Еще бы лапу сосали и причмокивали. Быстро ополоснули физиономии! Попрыгать, отряхнуться, почесаться.

Солдаты нехотя слезли с машины и принялись отмывать лица. Занятие, конечно, бесполезное, так как через полчаса движения к влажным лицам вновь прилипнет еще больше пыли. Просто очень захотелось увидеть их лица бодрыми, не хочу ехать один посреди сонного царства.

Опять они вцепятся в стволы автоматов и будут дрыхнуть — на все наплевать! Ничто не заставит бодрствовать, даже угроза артобстрела. Удивительно!

— Проснулись? Тут разведчиков из местного разведбата раздолбали, никому не спать!

— Как так раздолбали? — удивленно переспросил Свекольников.

— Обыкновенно! Даже комбат погиб. Убито пять офицеров и с десяток солдат, надо же было придумать — встать истуканами на открытом участке, развернув карты. Их недавно из Туркмении перебросили, неопытные. «Духи» из минометов и безоткатки накрыли квадрат, получилась кошмарная бойня.

Эта новость немного встревожила бойцов, и солдаты принялись перешептываться и озираться. Поэтому, когда колонная вновь поехала, никто уже не спал, солдаты были настороже. Но бдительность все равно со временем притупляется, и когда через четыре часа внезапно раздались первые выстрелы, то оказалось, что почти все бойцы спали. Я тоже дремал.

Бах, ба-бах, тр-рр-р…

Впереди идущий «газик», резко затормозив, встал поперек дороги, а наша БМП поддала ему в бампер. От удара задняя дверь «санитарки» распахнулась, и оттуда посыпались ящики и коробки.

— Ткаченко, разворачивай башню, огонь из пушки пулемета! — крикнул я наводчику и, стреляя из автомата по зарослям, спрыгнул с машины.

Все солдаты высыпали, как горох, на дорогу и залегли между катков и в придорожной канаве. Я выглянул из-за брони и увидел суетящиеся в рощице фигуры нападавших. Оттуда летели трассы, раздался выстрел из гранатомета. Граната пролетела чуть выше кабины ехавшего сзади ЗИЛа.

— Огонь! Всем огонь! — закричал я. — Стрелять, не прятаться! Не быть пушечным мясом!

Магазин опустел за пять секунд, второй опустел еще за десять, третий пошел уже одиночными выстрелами. Между фальшбортом и броней лежал гранатомет. Я подтянул за ремешок «муху» к себе, взвел и прицелился в установленный в винограднике ДШК. Выстрел. Вроде попал, потому что стрельба оттуда прекратилась, и раздались пронзительные вопли. Очереди из развернутой автоматической пушки резко ударили по ушам, били по барабанным перепонкам, как будто на голову надели кастрюлю и стучали по ней молотком. Я взглянул на бойцов, и сердце обрадовалось! Снайпер Царегородцев лежал прямо у моих ног и, выбирая жертвы, посылал пулю за пулей в цель. Свекольников, лежа на спине, перезаряжал магазины, а подавал их стреляющим маленький Якубов.