Когда они вышли на свет, Маркела опять обступили стрельцы, но теперь все были в красных кафтанах, то есть Стремянного полка, кремлевские.

— Ну! — сказал старший из этих стрельцов. — Рассказывай! Ты кто такой?

— Маркел Косой из Разбойного, — назвал себя Маркел и показал овчинку. — Бегу с Варварки. С аглицкого подворья.

— Как там наши? Держатся? — спросил стрелец.

— Подай Бог как держатся! — гордо ответил Маркел. И даже прибавил: — Затворились они там. Эти сунулись, а наши не пустили!

— А что еще видел? Есть из них кто на Варварке?

— На Варварке нет, не видел. А внизу возле моста стоят. И пушки тащат.

— Это мы сами знаем, — сердито сказал стрелец. — Иди отсюда, не мешай!

Стрельцы расступились. Маркел прошел через их строй и пошел дальше, но уже не прямо, как раньше, а наискосок вдоль Чудова монастыря к двору князя Семена.

Когда Маркел пришел туда, то сразу свернул к главному крыльцу. Там стояли сторожа с серебряными бердышами, а рядом с ними князев управляющий Мартын. Маркел еще издали поклонился ему, но Мартын даже бровью в ответ не повел, как будто не узнал Маркела. Маркел подошел к крыльцу и уже было ступил на нижнюю ступень, как один из сторожей грозно сказал:

— Куда лезешь, пес? Чего тебе здесь надо?

— Да я по делу, — начал было объяснять Маркел, — я князев человек. — И он посмотрел на Мартына, думая, что тот его поддержит. Но Мартын нарочно смотрел в сторону. Маркел замолчал. Сторож сказал:

— Князь давно уехал. Приедет, тогда разберемся. А пока вали отсюда.

Маркел поправил шапку, развернулся и пошел дальше. Может, так оно даже и лучше, думал он, сперва все обдумать, а только потом уже князю рассказывать. Размышляя таким образом, Маркел прошел сперва мимо хором, а после за угол. Там, уже на заднем дворе, Маркел поднялся к себе на помост и сразу увидел кочергу, стоявшую возле двери. Кочерга стояла неудобно — ручкой книзу, загребалом кверху, — но Маркел ее перехватил, взял, как положено… А после резко раскрыл дверь и через сенцы в два шага вскочил в горницу…

И так и застыл с поднятой кочергой, так как в горнице было светло, потому что горела лучина, а при столе сидел Ефрем Могучий, любимый царев палач.

— Здорово, — со смущением сказал Маркел, медленно опуская кочергу.

— Здорово и тебе, — ответил Ефрем очень серьезным голосом.

Ефрем был без шапки (шапка лежала на столе) и в расстегнутой шубе, из-под которой виднелась его знаменитая красная рубаха, подарок царя.

Маркел приставил кочергу к стене и, подходя к столу, сказал:

— Не обессудь, но не ожидал я сегодня гостей. Нет в доме ничего.

— Хоть головой покати, — не удержавшись, прибавил Ефрем и усмехнулся.

— Но по шкалику нальем, — сказал Маркел. — И хлеба сыщем.

— Благодарствую, — сказал Ефрем, — но я пить не хочу.

— Как гость велит, так и будет, — подхватил Маркел, снял шапку, сел к столу и посмотрел на Ефрема.

Ефрем помолчал и сказал:

— Дело у меня к тебе. Про лопаря.

— Так его давно зарезали, — сказал Маркел. — Какое может быть дело?

— Простое, — продолжал Ефрем. — Похоронить же его надо. Вот и Филипп сегодня говорит: «Сходили бы вы, голуби, в ледник да прибрали бы его. Хоть он и нехристь, а все равно человек». И мы с Мишей пошли. Миша — это наш новый пищик, вместо покойного Григория. Да ты Мишу видел! Когда ты приходил, он уже был у нас.

— Был, да, — сказал Маркел, кивая.

— Вот мы с ним и пошли, — сказал Ефрем. И осмотрелся. После вполголоса спросил: — А там что, за печатями? — и указал на опечатанную дверь.

— Никого там нет, — сказал Маркел. — Там раньше дядя Трофим почивал, а как его зарезали, так пришли и опечатали. Там теперь пусто.

— Ладно, — сказал Ефрем. — Бог с ней, с дверью. — И, еще немного помолчав, продолжал очень негромким голосом: — И вот мы с Мишей пошли в ледник. А это от нас рядом, сбоку, за крыльцом. Приходим, он лежит. Не шевелится! Я держу свет, а Миша наклоняется, стал его переворачивать… И вдруг как охнет! И как отскочит! Я ему: «Ты что это?» А он: «Сам посмотри! В руке…» Ну, я, грешным делом, и подумал, что опять у него нож. А наклонился, смотрю — нет, не нож, а шерсть какая-то. Я ему пальцы разжал, опять смотрю, а это хвост. Вот такой, небольшой. А ближе присмотрелся — это беличий. Я Мише говорю: «Ты чего, пес, орал? Беличьих хвостов не видел?» А он…

Тут Ефрем опять замолчал, осмотрелся и только после продолжал, но уже совсем негромким голосом:

— Он говорит: «Раньше хвоста не было». Я: «Ну и не было, а теперь есть, делов-то!» А он: «Дела большие. Это он нарочно так сделал. Он, как помирал, грозил, что тому злодею покоя не даст». Я говорю: «Кому это?» А Миша: «Бельскому».

— При чем здесь Бельский? — недоверчиво спросил Маркел.

— А вот при том… — сказал Ефрем. — Потому что это он его убил!

— Лопаря? Боярин? — с еще большим недоверием спросил Маркел.

— Ну, не сам, конечно, нет, — сказал Ефрем. — Я же тоже удивился. Тогда Миша сказал, что это, когда нас там не было, пришел человек от Бельского и зарезал лопаря! А им велел молчать, не то им худо будет. А лопарь, помирая, сказал, что он все равно так сделает, что всем будет известно, кто его убил. Вот почему у него вдруг беличий хвост оказался. Это значит: надо ловить Бельского! Белка — Бельский, понимаешь?!

— Ну-у… — только и сказал Маркел.

— Вот тебе и «ну»! — передразнил его Ефрем. — Я сперва тоже думал, что лопарь дурной. А он мне еще раньше, когда еще был жив, говаривал, что он государю зла не желает, а, напротив, желает его упредить, что его на Кириллов день убить хотят. И хочет близкий человек, и он очень хитрый! Но лопарь его еще хитрей и все равно так сделает, что правда наружу выйдет. И ведь вышла! И я про это знал давно, да не поверил в это. Не поверил лопарю — и государь преставился. А был бы я поумней, так государь бы жив остался. А так я государя погубил…

Сказав это, Ефрем замолчал. Потом, немного погодя, опять заговорил:

— Вот убили государя, и никому до этого нет дела. Ну, может, только тебе одному. Я же вижу, как ты ходишь, нюхаешь. Я же не слепой! Вот я и подумал: дай-ка я схожу к Маркелу, расскажу, может, ему это пригодится. И вот пришел.

— А что лопарь? — спросил Маркел.

— А ничего, — ответил Ефрем. — Лежит там себе дальше.

— Вот и пускай лежит, — сказал Маркел. — И это даже хорошо, сохраннее. Всем так и говори, что князь велел его не трогать. Не трогать никому, понятно?

— Еще как! — сказал Ефрем повеселевшим голосом. — Я вижу, ты уже что-то затеял. Это славно! А то как мне было горько… Я же так государя любил! Никто мне в жизни ничего не даривал, а государь рубаху подарил. Вот эту! Мне в ней всегда тепло! Один государь меня приметил… Одному ему я нужен был… Он мне был как отец родной! А я, дурень, его проморгал… Эх, я свинья, свинья подлая!