— Охотиться станет трудно. Надо спешить к людям, — подытожил Атхо.

Алмори согласно склонил голову.

— Сколько не думай, а придётся оставить стадо, — поддакнул Алмори старшему брату.

На лбу его появились морщины. Атхо посмотрел на него и тоже задумался. Покидать стадо не хотелось. Он вспомнил о всех опасностях, грозящих человеку в глуши, и помрачнел ещё больше. Он так устал от ощущения постоянной угрозы, присутствующего под сердцем и не дающего даже уснуть как следует. А ведь путь их долог и, кто знает, с чем ещё столкнёт их судьба?

— Если суури не останутся здесь и завтра, — заговорил Атхо спустя некоторое время, — можно пройти с ними ещё один-два дня. Мы всё ещё рядом с логовом юхти. Нам не следует излишне торопиться.

— Я услышал тебя, брат, — согласился с ним Алмори, и над стоянкой вновь повисло молчание.

Только с лёгким шорохом сыпал по еловым ветвям мелкий снежок.

Суури совершили совсем короткий переход. Обогнув вдававшийся в Таасан клин леса, они медленно, едва не на каждом шагу копая снег, прошли по широкому ровному пространству, вломились в молодой подлесок и здесь остановились, несмотря на то, что день был ещё в самом разгаре. Братья сторонкой прошли мимо и, миновав еловую рощу, вышли на опушку и скинули с плеч поклажу. Перед ними в сторону востока бугрились голые пологие увалы, за которыми где-то далеко вставали Срединные горы. Направо темнела глухая лесная чаща. Место для стоянки было удачным: со спины стоял лес, а от ветра с Таасан его прикрывали большие глыбы курума. Братья выбрали ровную моховую полянку и отправились собирать ветки и рубить жерди для куваса.

Когда хижина была готова, и меж камней маленький живой огонёк заплясал на ворохе сухих веток, Атхо, проходя мимо занятого разделкой зайцев брата, негромко сказал:

— Это наша последняя стоянка рядом с суури.

Вёёниемин пробирался вдоль лохматой каймы стылого леса. Изрядно заметённые, но вполне различимые следы вели его всё дальше и дальше. Шли двое. Причём по неравномерности шага было видно, что люди были либо больны, либо истощены (впрочем, это он уже знал). Левее виднелась борозда взрытого множеством огромных ног снега — здесь шли суури. Люди следовали за ними.

Три дня назад он натолкнулся на кувас с провалившейся под толщей наметённых сугробов кровлей. Обойдя округу, он обнаружил наспех вырезанную намо, чуть поодаль нашёл впившуюся в дерево стрелу и остатки истерзанной туши какого-то зверя — обломки обглоданных костей, по которым он так и не смог определить, кому они принадлежали. В кувасе он нашёл испачканные кровью куски мха: кто-то был ранен. Вероятно, заключил он, охотники столкнулись с какими-то хищниками, и в схватке один или оба получили ранения. Кем были эти охотники, он понял сразу — спутать личину, вырезанную Атхо, он бы не смог ни с какой другой. Судя по всему, братья ушли недавно, хотя снег и скрыл всякие следы. Так же он понял, что они нуждаются в помощи, поэтому не стал останавливаться в покинутом кувасе и, несмотря на позднее время, отправился дальше.

Следующую стоянку братьев он обнаружил в соседней роще — недалеко смогли отойти Атхо и Алмори. Видно, полученные раны не дали возможности. Здесь Вёёниемин заночевал. А утром, на другой стороне ельника наткнулся на следы суури. Тогда он ещё не связал близость суури и братьев — мало ли когда здесь побывали звери?

И только сегодня он, наконец, понял, что братья пользовались защитой суури, опасаясь нападения неведомого врага. А не с юхти ли они сразились? Волки просто так не нападают на человека: только лютый голод может заставить стаю атаковать людей. А ведь зверья вокруг хоть отбавляй! Эта мысль заставила его похолодеть. Вновь перед его внутреннем взором встали останки зверя, обнаруженного им на месте схватки.

К вечеру он нашёл место, где братья свернули к реке. Там он нашёл лёгкий навес и засыпанное снегом кострище. Не задерживаясь, он вернулся на равнину.

Выяснилось, что братья каждую ночь уходили к реке. Уже в сумерках он набрёл на старый кувас, поставленный ими же, вероятно, по пути в Похъёлу. Переночевав в нём, он с рассветом заторопился дальше, рассчитывая не сегодня-завтра нагнать Алмори и Атхо.

Через день они простились с суури. В снежной мгле вставало оранжевое солнце, волшебным розовым светом заливая неприветливые просторы Таасан. Братья выбрались из куваса и, обойдя ельник, вышли к стронувшемуся стаду. Мохнатые исполины, припорошенные снегом, вытянулись в цепочку и неторопливо уходили от усыплённых кусачим морозцем деревьев. Детёныши, высоко задравши хвосты, резво бежали наравне со взрослыми, взметая ногами белые хлопья. Охотники, встав плечом к плечу, с тихой грустью провожали гостеприимных животных, на короткое время давших им возможность пользоваться их надёжной защитой и позабыть о страхах. На эти недолгие дни Атхо и Алмори стали как бы приёмышами суури, и от того расставание было столь тягостным. Ничего не требуя взамен, позабыв о том, сколь много горя принёс им род человеческий, суури безбоязненно подпустили их к себе, от чего они стали почти что членами их большой и дружной семьи. Эта их доверчивая наивность несказанно тронула огрубелые души охотников.

В полном безмолвии простояли они у укутанного пушистой кухтой ельника, пока суури не превратились в тёмные точки, исчезающие в сверкающей мутной белизне промороженного утра. А потом понуро побрели к хижине.

На целых два дня задержались братья на краю леса после проводов стада, набираясь сил и заживляя раны. Трескучие морозы обволокли землю и придавили всё живое, которое попряталось в норы, забилось по щелям и в глухую непроходимую чащобу. В ушах стоял звон он мертвенной тишины.

Атхо и Алмори выбирались из своей хижины, только чтобы справить нужду да пополнить запас дров. Нечего было и думать об охоте. Питались остатками добытого ранее. В кувасе не гас огонь: братья поддерживали маленькое пламя днём и ночью, по очереди подкладывая валежник.

Вечером второго дня они начали готовиться в путь — укладывали вещи в мешки, проверяли и подлаживали оружие. Изрядная доля времени ушла на подлатывание совсем уже обветшавшей одежды, которая представляла собой груду штопанных-перештопанных лохмотьев с наспех нашлёпанными свежими заплатками. И теперь, готовясь к скорой, как они надеялись, встрече с людьми, они ощутили всю неприглядность своего внешнего вида. Походили скорее не на охотников Маакивак, а на выходцев из Туннело, невесть как попавших в мир живых. Не приняли бы их сородичи за оборотней, да не закидали бы стрелами! Тем не менее, заботы вернули им хорошее расположение духа. На сердце было легко, ведь впереди им предстояли радости долгожданной встречи.

Оставалась лишь невысказанная печаль о брате. Где он, что с ним — оставалось неведомым. Жив ли, мёртв — неизвестно. Началась зима, а он так и не вернулся. Это настораживало и будило дурные предчувствия. Как переживёт человек зиму один-одинёшенек в дикой глуши, где всё чужое и враждебное, где каждый день нужно сражаться то со свирепыми хищниками, то со злыми духами или голодом? Посильно ли это для смертного? Переможет ли падающие на него невзгоды?