Присев за неимением стула на краешек стола, я без особого интереса распустил одряхлевшие завязки на папке. Но первый же лежащий внутри листок бумаги, оказавшийся вырезкой из старой газеты, поверг меня в состояние, близкое к ступору.

«Ужасное происшествие в Белом квартале! — как в бреду прочитал я, чувствуя, что земля, как когда-то давно, вновь уходит из-под ног. — После долгого расследования Королевский суд Алтира наконец-то огласил приговор графу Артуру Кристоферу де Ленуру и признал его виновным в совершении жестокого убийства»…

От неожиданности я едва не выронил папку, но в последний момент все же удержал, упустив из виду лишь один-единственный листок. После чего заставил себя нагнуться, поднял с пола проклятую статью и бросил ее на стол, словно та внезапно превратилась в ядовитую гадину. Все еще не веря, перечитал газетную вырезку от начала и до конца, затем открыл папку и высыпал на столешницу целую стопку кем-то старательно подобранных бумаг.

«Убийца пойман!» — посыпались друг за другом громкие заголовки. — «Королевский прокурор требует для Артура де Ленура смертной казни!..»

— Не может этого быть… — прошептал я, расширенными глазами глядя на заголовки и перебирая пожелтевшие от времени вырезки, которые кто-то не поленился собрать вместе и даже подчеркнуть особо сочные выражения. — Фол меня забери, зачем?!

Неожиданно мне попалась бумага совершенно иного качества — плотная, грубая, мгновенно впитывающая чернила и способная десятилетиями храниться в специальных архивах, не поддаваясь ни времени, ни влаге. На каждой стоял штамп северного участка столичного Управления городского сыска.

«Протокол допроса Артура Кристофера де Ленура, — не веря своим глазам, прочитал я. — Заключение судебного мага по итогам освидетельствования Артура де Ленура: вменяем, на момент осмотра признаков алкогольного и наркотического опьянения не выявлено…»

А следом: число, подпись и полуистершаяся от времени, почти нечитаемая магическая печать.

И снова: число, подпись и такая же блеклая печать.

А затем стандартно: число, подпись и та же самая печать, что и на деле графа Кристофера де Ленура. И снизу, как на остальных бумагах, ярко-красный штамп королевского прокурора: «Одобрено. Дело закрыть».

Утерев выступившую на лбу испарину, я отодвинул в сторону протоколы, незнамо кем и когда похищенные из архивов столичного УГС, и наткнулся еще на несколько газетных вырезок.

— Не обнаружено, — машинально повторил я вслух. После чего разжал похолодевшие пальцы, позволил бумаге спланировать на пол и, обессиленно опустившись на колени, невидящим взором уставился в стену.

Волею случая в моей памяти намертво отпечатались имена и лица всех, кто свидетельствовал против меня на Королевском суде.

Хлоя Бартон… милая смешливая девочка, которую я ни разу даже пальцем не тронул, но которая почему-то сообщила прокурору, что я в те годы не только много пил, но и не гнушался приставать к служанкам.

Старик Тридор, который стриг розы в нашем саду больше десяти лет. Он тоже признался суду, что я частенько возвращался домой, будучи не в себе. Да оно и понятно: богатенький мальчик, шумные вечеринки, дорогое вино, элитный табак…

Да, у меня было много пороков. Я был бабником, пьяницей и завзятым дуэлянтом. Но никогда, даже в пьяном угаре, я не тащил женщин в постель силой. И уж тем более не притронулся бы к несовершеннолетней дочери садовника, несмотря на то, что юная Эйлин мне по-настоящему нравилась и что уже в четырнадцать лет вся округа в шутку звала ее роковой красоткой.

Насчет личности погибшего мага ничего не скажу — когда меня освидетельствовали, я беспробудно спал. Но если вспомнить количество спиртного, которое я выхлестал накануне, да еще прибавить пару косяков, купленных с рук у какого-то прощелыги, заключение о моей вменяемости и отсутствии опьянения, мягко говоря, не соответствовало действительности.