Лукас возвращается домой с рукописью Виктора и за ночь переписывает ее в свою тетрадь.

Сегодня 15 августа, зной стоит уже три недели. Жара невыносима, как в доме, так и на улице. Нет никакой возможности от нее укрыться. Я не люблю жару, не люблю лето. Дождливое лето, прохладное — люблю, но от зноя я положительно заболеваю.

Я только что задушил сестру. Она лежит на моей кровати, я накрыл ее простыней. При такой жаре ее тело скоро начнет пахнуть. Какая разница? Там посмотрим. Я закрыл входную дверь на ключ, и, когда стучат, я не открываю. Еще я закрыл окна и задвинул ставни.

Я прожил с сестрой около двух лет. Я продал принадлежавший мне дом и книжный магазин в маленьком далеком городке возле границы. Я приехал жить к сестре, чтобы написать книгу. В далеком маленьком городке это казалось мне невозможным из-за моего чрезмерного одиночества: я мог сделаться больным и алкоголиком. Я подумал, что здесь, у сестры, которая станет заниматься хозяйством, едой и одеждой, я буду вести здоровый, уравновешенный образ жизни, который позволит мне наконец написать книгу, которую я всегда хотел написать.

Увы, спокойная и размеренная жизнь, которую я себе воображал, быстро превратилась в ад.

Сестра следила за мной, постоянно за мной шпионила. Едва я приехал, как она запретила мне пить и курить, а когда я возвращался из магазина или с прогулки, она нежно обнимала меня, но я чувствовал, что делает она это с единственной целью — уловить, пахнет ли от меня алкоголем или табаком.

Несколько месяцев я воздерживался и не пил, но я был совершенно неспособен отказаться и от табака. Я курил тайком, как мальчишка, я покупал себе сигару или пачку сигарет и уходил гулять в лес. На обратном пути я жевал еловые иголки, сосал мятные конфеты, чтобы избавиться от запаха. Я курил ночью, открыв окно, даже зимой.

Часто я садился к письменному столу, на котором лежали листы бумаги, но в голове у меня была абсолютная пустота.

Что я мог написать? В моей жизни ничего не происходило, в моей жизни никогда ничего не происходило, и вокруг меня тоже. Ничего, о чем стоило бы писать. И потом, сестра меня все время отвлекала, она входила ко мне в комнату под всевозможными предлогами. Она приносила мне чай, стирала пыль с мебели, раскладывала чистую одежду у меня в шкафу. Еще она заглядывала мне через плечо, чтобы увидеть, насколько продвинулась моя писательская работа. Поэтому я был вынужден заполнять страницы за страницами, а поскольку я не знал, чем их заполнить, то переписывал тексты из книг, из любых книг. Иногда моя сестра из-за плеча читала какую-нибудь фразу, находила ее красивой, ободряла меня довольной улыбкой.

Никакой опасности, что она обнаружит мою подтасовку, не было, потому что она никогда не читала; возможно, она за всю свою жизнь не прочла ни одной книги, у нее не было времени, — с детства она работала с утра до вечера.

По вечерам она заставляла меня приходить в гостиную:

— Ты сегодня достаточно поработал. Давай немного поболтаем.

Не прекращая шить, вручную или на своей старой педальной швейной машинке, она говорила. О соседках, о заказчицах, о платьях и о тканях, о своей усталости, о той жертве, которую она приносила ради творчества и славы своего брата, то есть меня, Виктора.

Я вынужден был сидеть, не курить и не пить, и слушать ее глупую болтовню. Когда она наконец Удалялась к себе в комнату, я шел к себе, зажигал сигару или сигарету, брал лист бумаги и заполнял его ругательствами в адрес сестры, ее тупых заказчиц и дурацких платьев. Я прятал лист среди Других листов: на них были только беспорядочные выписки из случайных книг.

На Новый год сестра подарила мне пишущую машинку:

— Твоя рукопись уже очень толстая, думаю, скоро ты дойдешь до конца своей книги. Потом придется напечатать ее на машинке. Тебя учили машинописи в коммерческом училище, и даже если ты немного подзабыл из-за отсутствия практики, ты быстро научишься.

Я был в совершенном отчаянии, но, чтобы доставить удовольствие сестре, я немедленно сел к письменному столу и неловко напечатал несколько страниц текста, уже списанного из какой-то книги. Сестра следила за мной и одобрительно кивала головой:

— Не так уж плохо получается. Виктор, я удивлена, но получается почти хорошо. Очень скоро ты будешь печатать так же быстро, как раньше.

Оставшись один, я перечитал эти машинописные страницы. Они состояли из бесчисленных опечаток, ошибок и помарок.

Через несколько дней, возвращаясь с «оздоровительной» прогулки, я зашел в кафе на окраине. Мне хотелось только согреться за чашкой чая, потому что руки и ноги у меня озябли и совершенно одеревенели из-за моего плохого кровообращения. Я сел за столик возле печки и, когда официант спросил, что я хочу, ответил:

— Чашку чая. Потом я добавил:

— С ромом.

Не знаю, почему я это добавил, у меня не было ни малейшего намерения добавлять эти слова, однако я их произнес. Я выпил чай с ромом и заказал вторую порцию рома, на этот раз без чая, и потом третью.

Я с беспокойством огляделся. Город небольшой, почти все в нем знают мою сестру. А вдруг она узнает от своих заказчиц или от соседок, что я заходил в кафе! Но меня окружали лишь мужские лица — усталые, безразличные, замкнутые, и беспокойство прошло. Я выпил еще рому и вышел из кафе. Меня пошатывало, я много месяцев не пил, и алкоголь быстро ударил мне в голову.

Я не знал, как вернуться домой. Я боялся сестры. Некоторое время я блуждал по улицам, потом купил в одном магазине коробку мятных конфет и сразу сунул две из них в рот. В тот момент, когда я платил, я сам не знаю почему, так сказать, против своей воли, сказал продавщице безразличным тоном:

— Кстати, дайте мне еще бутылку сливовой водки, две пачки сигарет и три сигары.

Я положил бутылку во внутренний карман пальто. На улице шел снег, я чувствовал себя совершенно счастливым. Мне уже не было страшно возвращаться домой, я больше не боялся сестры. Когда я пришел домой, она крикнула из комнаты, которая служит ей для работы:

— У меня срочная работа, Виктор. Твой ужин стоит в тепле на плите. Я поем позже.

Я быстро поел в кухне, ушел к себе в комнату и закрылся на ключ. Впервые я осмелился закрыть Дверь на ключ. Когда сестра захотела войти ко мне в комнату, я закричал, я осмелился закричать:

— Не мешай мне! У меня великолепные мысли! Мне надо записать их, пока они не улетели.

Моя сестра смиренно ответила:

— Я не хотела тебе мешать. Я только хотела пожелать тебе спокойной ночи.

— Спокойной ночи, София!

Она продолжала стоять под дверью.

— У меня была очень требовательная заказчица. Нужно, чтоб ее платье было готово к Новому году. Извини меня, Виктор, что тебе пришлось ужинать одному.

— Ничего страшного, — ответил я ласково, — иди ложись, София, уже поздно.

Помолчав, она спросила: