Человек в коже пошел ей навстречу, взял у нее состриженные волосы Галля и, не поглядев толком, спрятал в заседельную суму. В глазах его застыло выражение угрозы, хоть и обращался он к Журеме с церемонной вежливостью, что, впрочем, не мешало ему ковырять в зубах указательным пальцем. Теперь они стояли так близко, что Бородатая могла слышать, о чем они говорили.

– Вот, нашла у него в кармане, – сказала Журема, протягивая кошелек.

Но Кайфа не взял его.

– Не имею права, – ответил он и взмахнул рукой, словно отшвыривая что-то. – Это тоже дело Руфино.

Журема не стала ему перечить, спрятала кошелек в складках своей юбки. Бородатая подумала, что теперь она уйдет, но Журема, заглянув Каифе в глаза, мягко спросила:

– А если Руфино убили?

Кайфа на мгновение задумался-даже перестал моргать.

– Если Руфино убили, найдется кому защитить его честь, – услышала Бородатая, и ей показалось, что это Карлик рассказывает одну из своих историй о принцах и рыцарях. – Родственнику или другу. Могу и я смыть это пятно, если надо будет.

– А что, если хозяин узнает?

– Хозяин-это всего лишь хозяин, – твердо отвечал Каифа. – Руфино значит для меня больше, чем хозяин. Он хотел, чтобы чужак умер – вот он и умирает. Не все ли равно, от чего-от ран или от руки Руфино. Ложь станет правдой; эти волосы-с головы трупа.

Он отодвинул Журему плечом и взялся за стремя. Она положила руку на бок лошади, спросила с тревогой:

– Меня тоже убьют?

Бородатая поняла, что Кайфа глядит на Журему презрительно, без жалости и снисхождения.

– На месте Руфино я бы тебя убил. Ты тоже виновата, и, может быть, виновата сильней, чем тот человек, – ответил он, уже сидя в седле. – А как поступит Руфино, я не знаю. Ему видней.

Он пришпорил коня, и шестеро всадников, увозя свою странную, уже тронутую тлением добычу, ускакали туда, откуда появились.

Едва лишь падре Жоакин отслужил мессу в церкви святого Антония, Жоан Апостол поспешил назад, в святилище, за ящиком, который привез священник. «Сколько солдат в полку?»-думал он, и вопрос этот не авал ему покоя. Он вскинул ящик на плечо и зашагал по неровным мостовым Бело-Монте мимо людей, выбегавших, завидев его, навстречу и спрашивавших, права ли, что на них идет новое войско. «Правда», – отвечал он на ходу и шел дальше, не останавливаясь, перепрыгивая через кур, коз, собак и ребятишек, мельтешивших под ногами. Ящик был тяжелый, и, когда он добрался до господского дома, ныне превращенного в склад, плечо у него ломило.

Стоявшие в дверях пропустили его, а Антонио Виланова, о чем-то толковавший со своей женой и свояченицей, поспешил навстречу. Неугомонный попугай, сидевший на перекладине, без устали выкрикивал одно и то же: «Счастье! Счастье!»

– На нас идет полк, – сказал Жоан Апостол, опуская ящик наземь. – Сколько там людей?

– Смотри-ка, запальные шнуры! – радостно вскричал Антонио Виланова.

Склонившись над ящиком, он тщательно осматривал его содержимое, выкладывая запальные шнуры, пилюли от расстройства желудка, йод, бинты, каломель, масло, спирт, и улыбка его становилась все шире.

– По гроб жизни мы обязаны падре Жоакину, – сказал он и поставил ящик на прилавок. Полки ломились от бутылок и жестянок, от разнообразнейших товаров, одежды, обуви, шляп, повсюду громоздились коробки и мешки-среди них сновали жены обоих братьев Виланова и их помощницы. Прилавок заменяла широкая доска, положенная на два бочонка; Жоан заметил на ней стопку переплетенных в черный коленкор книг-в таких книгах приказчики и управляющие в имениях вели бухгалтерию.

– Он привез не только это, – сказал Жоан. – Так сколько солдат в полку?

– Насчет войска я слыхал, – ответил Антонио, расставляя и раскладывая на прилавке товар. – В полку? Больше тысячи. Считай, две.

Жоан Апостол понял, что Антонио Виланову нимало не заботит, скольких солдат двинул на Канудос Сатана. Коренастый, лысеющий, с густой бородкой, он со всегдашней своей расторопностью быстро и ловко разбирал пакеты, свертки, склянки, и в голосе его не было ни тревоги, ни даже любопытства. «У него и без того хлопот хватает», – подумал Жоан, продолжая тем временем объяснять торговцу, что надо немедля отрядить верного человека в Монте-Санто. «Ну и правильно: нечего ему встревать еще и в дела военные». Вот уже несколько лет Антонио Виланова больше всех в Канудосе работал и меньше всех спал. Поначалу он еще занимался своей лавкой, покупал и продавал, но потом иные помыслы вытеснили торговлю, и Антонио при всеобщем безмолвном одобрении всецело посвятил себя заботам о возникшей в Канудосе общине, сочетать же это занятие с коммерцией стало сперва затруднительно, а впоследствии и невозможно. Кто сумел бы лучше его накормить, напоить, расселить толпы паломников, стекавшихся в Канудос со всех концов штата? Он распределял наделы, чтобы новоприбывшие выстроили себе жилье, он советовал, что и где сеять, какую скотину разводить, он продавал в окрестных селениях то, что Канудос производил, и покупал то, что могло ему понадобиться, а когда хлынул поток пожертвований, принялся распределять, что пойдет на покупку оружия и провианта, а что-в сокровищницу Храма. Паломники, получившие разрешение Блаженненького, приходили к Антонио, а он помогал им побыстрее осмотреться и пустить корни. Это он придумал дома спасения, куда помещали престарелых, немощных и увечных, это он после сражений в Уауа и в Камбайо занялся хранением захваченного оружия, раздавая его лишь тем, кого называл Жоан Апостол. Антонио почти ежедневно приходил к Наставнику-отчитывался перед ним и получал новые распоряжения. Он никуда больше не ездил, и его жена говорила, что это самая разительная из происшедших с ним перемен: ведь раньше он не мог усидеть на месте, словно какой-то бес вселялся в него и гнал в дорогу. Теперь по округе колесил Онорио, и никто не знал, почему старший Виланова стал домоседом: то ли потому, что обязанности его в Бело-Монте были многоразличны и почетны, то ли потому, что обязанности эти позволяли ему каждый день видеться-хотя бы по нескольку минут– с Наставником. Эти краткие встречи вселяли мир в его душу и подхлестывали его усердие.

– Наставник согласился. Соберем стражу для его защиты, – сказал Жоан Апостол. – Начальствовать над нею будет Жоан Большой.

На этот раз Антонио взглянул на Апостола с интересом. Попугай снова крикнул: «Счастье!»

– Скажи, чтоб он зашел ко мне. Помогу ему отобрать надежных людей: я ведь всех тут знаю. Если он не против, конечно.

– Катарина сегодня утром спрашивала о тебе, – сказала подошедшая Антония. – Успеешь повидаться с нею?

Жоан покачал головой-нет, не успею. Разве что вечером. Он смутился, хотя чета Виланова наверняка согласилась бы с тем, что на первом месте бог, а потом-жена. Они бы и сами так поступили. Но в глубине души Жоан мучился оттого, что обстоятельства или божья воля все реже позволяют ему видеться с женой.