Однако времени терять было нельзя: первым делом Чезаре забаррикадировал изнутри запертую дверь, задул лампу, отворил окно и допилил решетку. Покончив с этим, он снял с ноги повязку, сорвал занавески с окна и полога кровати и разодрал их на полосы, после чего, поступив так же с простынями, скатертями и салфетками, связал из всего этого веревку длиной футов пятьдесят-шестьдесят с узлами на равных расстояниях друг от друга. Затем он крепко-накрепко примотал ее к одному из целых прутьев решетки, влез на окно и, приступив к самой опасной части операции, стал спускаться, цепляясь руками и ногами за утлую лестницу. По счастью, Чезаре был ловок и силен и без приключений добрался до нижнего конца веревки; повиснув на руках, он принялся нашаривать ногами землю, но тщетно: веревка оказалась слишком короткой.

Положение было отчаянным: темнота не позволяла разглядеть, далеко ли еще до земли, а подняться наверх сил уже не было. Чезаре сотворил короткую молитву – Богу или сатане, об этом знал лишь он сам, – разжал руки и упал с высоты футов в пятнадцать.

Опасность была слишком велика, чтобы беглеца заботили полученные при падении ушибы; он вскочил на ноги и, сориентировавшись по окну своей темницы, подошел к двери в углу двора, сунул руку в карман полукафтана, и на лбу у него выступил холодный пот: ключа там не было – то ли он забыл его наверху, то ли выронил при падении.

Восстановив в памяти подробности побега, он сразу же отбросил первую мысль как невероятную и пересек двор в обратном направлении, определяя, куда ему нужно идти, по стенке находившегося во дворе водоема, на которую он оперся, когда вставал на ноги после падения, однако потерянный предмет был так мал, а ночь так темна, что рассчитывать на успех поисков практически не приходилось. Тем не менее Чезаре принялся лихорадочно шарить по земле, так как в ключе была вся его надежда, но тут дверь внезапно отворилась, и показался ночной дозор; у двоих солдат в руках горели факелы. На какое-то мгновение Чезаре подумал, что погиб, но, вспомнив о находившемся у него за спиной водоеме, он тихо погрузился в него по самое горло и стал с тревогою следить за караульными, которые, пройдя в нескольких шагах от водоема, пересекли двор и скрылись за другой дверью. Однако, как ни короток был их проход, Чезаре успел заметить блеснувший в свете факелов ключ, и едва за солдатами затворилась дверь, как он уже держал в руках залог своей свободы.

На полдороге от замка он увидел двух всадников, державших под уздцы еще одну лошадь: это были граф Беневенто и Микелотто. Пожав руки графу и сбиру, Чезаре вскочил в седло, и все трое поскакали в сторону границы Наварры; через три дня они были уже на месте, где их ждал радушный прием со стороны короля Жана д’Альбре, брата жены Чезаре.

Из Наварры Чезаре рассчитывал перебраться во Францию, а оттуда с помощью Людовика XII двинуться на Италию, однако, пока он сидел в замке Медина дель Кампо, Людовик XII заключил с Испанией мир и, узнав о побеге Чезаре, не только не поддержал беглеца, на что тот надеялся, будучи его родственником и союзником, но отнял у него герцогство Валентинуа и лишил денежной ренты. Однако у Чезаре еще оставалось около двухсот тысяч дукатов, которые лежали у генуэзских банкиров, поэтому он написал им письмо с просьбой выслать ему эту сумму; с ее помощью он рассчитывал сколотить войско в Испании и Наварре и совершить с ним набег на Пизу; человек пятьсот солдат, двести тысяч дукатов, его имя и меч – это было более чем достаточно, чтобы не терять надежды.

Выдать вклад банкиры отказались.

Чезаре оставалось уповать на милость своего шурина.

Как раз в это время взбунтовался один из вассалов короля Наваррского по имени принц Алларино, и Чезаре встал во главе войска, посланного Жаном д’Альбре на усмирение мятежника; вместе с ним отправился и Микелотто, не покинувший хозяина в несчастье. Благодаря своей отваге и мудрой тактике Чезаре разбил принца Алларино в первой же схватке, но тому удалось собрать свое войско, и через день он предложил новое сражение; Чезаре принял вызов.

Ожесточенная битва началась около трех пополудни и длилась четыре часа; наконец, когда уже стало смеркаться, Чезаре захотел сам решить исход сражения и вместе с сотней латников налетел на кавалерийский отряд, составлявший главную силу его противника. К его удивлению, отряд не выдержал первой же атаки и обратился в бегство, направляясь к небольшому леску, где, по всей видимости, хотел найти спасение. Чезаре бросился в погоню, но, оказавшись на опушке, кавалерийский отряд неожиданно развернулся к нему лицом, а из леса выскочило человек четыреста лучников; соратники Чезаре, увидев, что попали в засаду, кинулись наутек, трусливо бросив своего предводителя.

Оставшись в одиночестве, Чезаре не отступил: возможно, он уже просто устал от жизни, и героизм его проистекал не столько от смелости, сколько от пресыщения; как бы там ни было, он сражался как лев, но через некоторое время его лошадь, изрешеченная арбалетными стрелами, упала и придавила Чезаре ногу. Враги тут же набросились на него, и один из них острым копьем пробил Чезаре кирасу, а вместе с нею и грудь; Чезаре послал небесам проклятие и умер.

Остальная часть армии противника была разгромлена благодаря мужеству Микелотто, дравшемуся, как и приличествует бравому кондотьеру. Вернувшись вечером в лагерь, Микелотто узнал от трусливых соратников Чезаре, что они его бросили, а сам Чезаре с тех пор не появлялся. Уверенный, что, несмотря на смелость хозяина, с ним случилась беда, Микелотто решил в последний раз доказать свою преданность и не оставлять тело Чезаре на съедение волкам и хищным птицам. Поскольку стало уже совсем темно, он велел зажечь факелы и в сопровождении десятка солдат, преследовавших вместе с Чезаре вражескую кавалерию, отправился к лесу на поиски. Добравшись до нужного места, он увидел распростертых бок о бок пятерых мертвецов: четверо были одеты, а пятый лежал совершенно обнаженный. Микелотто спешился, присел над ним, положил его голову себе на колени и в неверном свете факелов узнал Чезаре.

Вот так 10 марта 1507 года пал на неведомом поле брани подле забытой Богом деревушки под названием Виана, в стычке между вассалом и мелким царьком тот, кого Макиавелли представил образцом ловкого и смелого государя и тонкого политика.

Что же касается Лукреции, то прекрасная герцогиня Феррарская умерла в глубокой старости, обожаемая подданными, словно королева, и, словно богиня, воспетая Ариосто и Бембо.[61]

Боккаччо рассказывает,[62]что некогда «в Париже проживал богатый купец Джаннотто ди Чивиньи; человек он был добрый, наичестнейший и справедливый, вел крупную торговлю сукнами и был в большой дружбе с иудеем по имени Абрам, тоже купцом, богачом, человеком справедливым и честным. Зная справедливость его и честность, Джаннотто сильно сокрушался, что душа этого достойного, рассудительного и хорошего человека из-за его неправой веры погибнет. Дабы этого не случилось, Джаннотто на правах друга начал уговаривать его отойти от заблуждений веры иудейской и перейти в истинную веру христианскую, которая, именно потому что эта вера святая и правая, на его глазах процветает и все шире распространяется, тогда как его, Абрама, вера, напротив того, оскудевает и сходит на нет, в чем он также имеет возможность убедиться.