— Расскажи про его бывшую. Какая она? Понимаю, ты не хочешь ворошить его прошлое, и это правильно. Это вообще не мое дело, просто... Я так его люблю, Эль... Я вижу, что и Юра старается, но... Эта тварь его сломала. Ненавижу ее... Она лучше меня, ведь так?

— Кир, послушай... — Пару долгих секунд на линии раздуются щелчки и прерывистые вздохи, похожие на тихий плач, но Элина отвечает уверенно и твердо: — К сожалению, я очень хорошо ее знаю. Она не заслуживала его любви. Ты намного мудрее, добрее, красивее... Ты лучше ее во всем, Кира. Всегда помни об этом и не смей себя принижать, поняла?

В разговор вклиниваются приглушенные гудки параллельного вызова. Быстро проверяю экран — звонит тетя Валя, — спешно прощаюсь с Элиной и бодро пищу в трубку:

— Здравствуйте!

— Кира, здравствуй, голубушка. А я тебе местечко в столовой выбила. Неполный рабочий день: можешь приезжать рано утром или сразу после занятий — все покажу и расскажу, приступишь с понедельника. Ты сейчас где? Все хорошо?

— Спасибо... — плюхаюсь на кровать и утираю дурацкие горячие слезы. — Все отлично, я у друзей живу. Как там папа?

— Колобродят... — сокрушается тетя Валя. — Но сегодня весь день тишина, и Кубанцева не видать. Не иначе, деньги у бедолаг закончились.

Многословно благодарю Валентину Петровну — работа мне очень нужна, так как сидеть на шее у Юры я не собираюсь, но после ее звонка тревога разрастается до паники и натурально изводит. Выбираюсь на кухню и долго соображаю, какие продукты сгодятся для приготовления ужина, но все летит из рук: стакан приземляется на пол и разбивается вдребезги, у солонки отваливается дно, и ее содержимое белой горкой оказывается в салате. Отказавшись от дурацкой затеи, сметаю осколки в ведро и перебираю в голове события уходящего дня, но ничто не выбивается из привычного хода вещей.

Успокаивает только появление Юры: он объявляет, что заказал доставку, отнимает совок и швабру и уводит меня в комнату. До глубокой ночи мы смотрим черно-белый фильм из золотой эпохи Голливуда, и я засыпаю на родном, уютном, теплом плече.

* * *

По традиции, врываюсь в аудиторию первой, занимаю свое место у окна и провожаю взглядом тачку Юры. Прикрыв ладонью зудящие от поцелуя губы, подавляю зевоту и здороваюсь с вошедшим преподавателем.

Я опять тороплю время: ерзаю на стуле и рисую на полях тетрадки завитки и цветочки, кошусь на часы, вытягиваю шею, чтобы разглядеть край стоянки... Она пуста, а перед самым окончанием занятий от Юры приходит смс: «Кир, Эля попала в больницу. Ярик очень просил сопроводить ее домой. В общем, я уже в самолете, а тебя будет ждать такси. Закажи себе на вечер что-нибудь вкусное. Не скучай. Утром увидимся, доброшу до колледжа».

Причины тревоги наконец становятся очевидными: с Элей стряслась беда. Со звонком вскакиваю и, побросав в рюкзак пожитки, бегу к такси, на ходу сверяясь с маркой машины и цифрами на номерном знаке. Падаю на сиденье и набираю Элине — на удивление, та отвечает после первого гудка:

— Привет, Кир.

— Что с тобой?

— Неудачно прокатилась на сноуборде. Говорю же: дерьмовая была идея. Перелом голеностопа, к частью, без смещения. Уже наложили гипс и выпустили на свободу, но Ярик все еще в трансе и сам не свой. Как ни прискорбно осознавать, мой тур закончен: завтра буду дома. Только вот ума не приложу, как доберусь до аэропорта.

Выругавшись от облегчения, перебиваю:

— Я тоже однажды ломала ногу — так себе удовольствие, крепись. Юра уже в пути, он поможет. И я помогу, как только ты прилетишь.

Не могу сдержать слез, а Эля, заикаясь, тихо шепчет:

— Спасибо...

Отстегиваю ремень безопасности, выбираюсь из такси, справившись с огромной стеклянной дверью, неловко вваливаюсь в сияющий огнями холл жилого комплекса и приветливо киваю консьержу. Лифт увлекает меня вверх, но его серебристые створки вскоре распахиваются, вынуждая шагнуть в безмолвие и полумрак. Избавляюсь от обуви и парадно-выходной одежды, поспешно надеваю домашнюю футболку, и она напоминает о прикосновениях Юры.

Брожу по огромным гулким комнатам, заглядываю в пустую студию, взбираюсь на барный стул в столовой и, борясь с подступающей мигренью, глубоко дышу. Без Юры тоскливо до слез и жутко.

Кажется, теперь я понимаю, почему он выбрал это гребаное чистилище в качестве жилья: нахождение здесь в одиночестве — изощренная пытка. Наказание себя за промахи. Аскеза.

Давлюсь давно остывшим чаем и холодной, оставшейся от завтрака яичницей, споласкиваю чашку и, сверкая пятками, убегаю в спальню. Нашариваю на стене выключатель, зажигаю светильник, плотно прикрываю за собой дверь и задергиваю шторы: снаружи сгустилась непроглядная ночь, в черном глянце стекол отражаюсь только я одна...

Чтобы не свихнуться, по-турецки усаживаюсь на мягкий ковер, мурлычу под нос дурацкую песенку и перебираю содержимое захламленной прикроватной тумбочки: записки и ежедневники деликатно не читаю — складываю в ровную стопку и возвращаю на место. На открытую пачку презиков и вовсе стараюсь не смотреть, но все равно невольно задумываюсь о девушках, побывавших в постели Юры до меня, и от этих мыслей подташнивает.

Засовываю руку в самый дальний угол, и из вороха бумаг выпадают два обмякших шерстяных тельца: готический Пьеро и темная Мальвина, когда-то подаренные мною Свете...

Мое смятение сродни удару под дых, но разум побеждает: скорее всего, именно Света и притащила их Юре.

Навожу на фигурки глазок камеры, фотографирую, отправляю вездесущей ведьме с подписью: "Почему они лежат в вещах Юры?", и от нее очень быстро приходит ответ:

«Для завершения обряда Юра должен был их сжечь. Вот придурок! Прости, котенок, но они никогда мне не нравились...»

«Какого еще обряда?» — набиваю следом, но Света не снисходит до дальнейшего общения.

— Вот стерва!..

Усаживаю кукол на полку рядом с моей уменьшенной копией и долго разглядываю — от подозрений, обид и горечи сосет под ложечкой, если не брошу это тупое занятие — точно взвою от тоски.

Снаружи вспыхивают малиновые огни.

Прячу Пьеро и Мальвину обратно, гашу свет, перебираюсь на кровать и натягиваю одеяло до самого подбородка. Лежу в темноте, ежусь от страха и холода и, прищурившись, смотрю записи старых стримов Юры — те самые, что обнаружила летом на заброшенном фанатском форуме. Девчачья заколка придерживает темную непослушную прядь, на лице сияет дурная широченная улыбка, солнечные квадраты застыли за его спиной на выцветших обоях с причудливо изогнутыми виноградными лозами... Я вдруг прихожу к