Эверод потер ушибленный подбородок, отыскивая ее глазами. У него на губах был привкус крови, но он ни за что не признался бы, что удар был болезненным.

— Ты, младшенький, дерешься как изнеженный щенок. Если хорошенько подумать, то ты, может быть, и не сумеешь справиться в постели с такой женщиной, как Маура…

Роуэн издал вопль, вырвался из рук Уоррингтона и ринулся на брата. Эверод только того и хотел. Уже одного намерения Роуэна жениться на Мауре было вполне достаточно, чтобы умыть кровью его смазливую физиономию. Эвероду очень хотелось толкать, колотить и щипать его, пока от Роуэна и мокрого места не останется.

Чтобы оттащить его от брата, потребовались объединенные усилия Солити, Рэмскара и Кэдда. Еще два джентльмена помогали Уоррингтону удерживать Роуэна. Братец буйствовал, размахивал кулаками и требовал, чтобы ему дали волю.

— Довольно! — загремел Солити на Эверода. — Все кончено. Ты сделал то, ради чего пришел.

Солити участвовал в бесчисленных потасовках и дуэлях, и его снисходительный тон выводил Эверода из себя, а виконт был не в том настроении, чтобы выслушивать ханжеские поучения.

— И для чего же я пришел сюда, ваша светлость?

В зеленых глазах Солити вспыхнуло бешенство, губы его задергались. Эверод напрягся, ожидая, что друг сейчас уложит его одним ударом.

— Для того чтобы отомстить своим родственникам, хотя, на мой взгляд, ты наказал не того, кого надо бы.

— Что ты понимаешь? — мрачно отозвался виконт. Маура была его возлюбленной, а втайне готовилась стать женой его младшего брата.

— Я понял одно: ты объявил на весь свет, что Маура Кигли, дочь лорда и леди Кортвилл, по доброй воле стала твоей подстилкой. Если говорить начистоту, Эверод, лучше уж ты бы ей горло перерезал!

— Biche-sone![24]— еле слышно выдохнул Эверод, не понимая толком, к кому он это относит — к Солити или к самому себе.

Резким рывком освободившись из рук благонамеренных друзей, Эверод нетвердой походкой побрел подальше от своих родственников, которые все еще посылали проклятия в его адрес.

Маура впоследствии не могла вспомнить, как ей удалось пройти через огромный бальный зал. Одно мгновение она смотрела на Эверода, мысленно умоляя его опровергнуть ее тайные страхи: она для него ничего не значит, он только хотел с ее помощью причинить зло семье. А в следующий миг Маура уже открывала дверь, ведущую в холл особняка.

Схватившись рукой за горло, девушка судорожно глотала воздух, молясь о том, чтобы не упасть в обморок и тем не усугубить свое унижение. Те, кто проходил мимо, бросали на нее взгляды и перешептывались, но никто не остановился поинтересоваться, не стало ли ей дурно.

Ах, как болит сердце!

Боль была нестерпимой. Ослепшая от слез, Маура поднесла руку ко рту и всхлипнула.

— Маура!

Она слышала, как кто-то несколько раз повторил ее имя, прежде чем начала приходить в себя. Кто-то уже обнимал ее. Маура заморгала, стараясь рассмотреть, кто это.

То была Килби.

— Маура, что случилось? — ласково спросила герцогиня.

Она не присутствовала при том, как Эверод осуществил свою месть? Виконт был безжалостен и хорошо рассчитал удар. Килби пропустила сцену, достойную какой-нибудь пьесы. Мауру охватила истерика, и в ее горле заклокотал неуместный смех.

— Эверод! — с отвращением произнесла Фэйр, передергивая от гнева плечами. — Если Фэйн не убьет этого негодяя за то, что он сделал, тогда его убью я!

— А я тебе помогу, — поддержала Килби, крепко-крепко обнимая Мауру. — Маура, ты поедешь вместе с нами. — Она пресекла все ее возражения. — А мы через слуг дадим знать Уоррингтонам, где ее искать, — добавила она, обращаясь к Фэйр.

— Мужчины и сами сумеют добраться домой. Самое разумное — если мы уедем тотчас же, — сказала Фэйр, кивая на двери бального зала.

Мысль о том, что она может снова столкнуться с Эверодом, придала Мауре сил и позволила стряхнуть охватившее ее оцепенение. Подруги окружили ее, и, отдавая на ходу распоряжения снующим вокруг лакеям, все трое поспешили прочь из особняка Керстингов.

— Мадам, оставьте в покое мой сюртук! — рявкнул Уоррингтон на жену. — Если бы я нуждался в услугах лакея, черт побери, то я бы его уже позвал.

Почуяв хозяйку, бленгеймский спаниель Бо побежал к Жоржетте, низко опустив голову и стуча когтями по наборному паркету. На свою беду, бедное животное не рассчитало и оказалось под ногами у Уоррингтона. Граф, едва не растянувшись на полу, выругался и пнул собаку. Бо заскулил и поспешил спрятаться под кроватью.

— Черт бы побрал эту скотину! Все время путается под ногами, мне это уже надоело! — бушевал граф, из чистого упрямства снимая свой сюртук и швыряя его в собаку.

Ой-ой, муж был в нешуточном гневе. Просто удивительно, как стенки экипажа не развалились, когда граф колотил по ним, выкрикивая проклятия в адрес своего старшего сына, а заодно и всех тех, кто имел неосторожность оказаться рядом.

— Бо ожидал от вас немного ласки, милорд, — сказала Жоржетта, жалея, что сама не может пинать ногами все, что подвернется. Вечер начинался так многообещающе, особенно когда Роуэн собирался объявить о помолвке с Маурой. Жоржетта предвидела, что Маура закапризничает из-за помолвки, на которую она не дала формального согласия. Ну что ж, племяннице придется покориться своей участи, а Эве-роду — забыть о ней как о любовнице. Если даже Маура и нафантазировала, что влюблена в этого негодяя, ей придется признать неоспоримый факт: мало кто согласится закрыть глаза на то, что она утратила свою добродетель.

Но Жоржетта не предвидела, что Эверод осмелится открыто разоблачить Мауру. Этот человек был жесток, как дикарь. И если бы он разрушил не ее, а чьи-нибудь чужие планы, Жоржетта рукоплескала бы ему. Она недооценила Эверода. Ей казалось, что соблазнение ее племянницы должно было удовлетворить его жажду мести. Какое, собственно, ему дело до того, на ком женится его брат? Наоборот, Эверод должен был бы посмеиваться в душе над тем, что Роуэн берет в жены женщину, которую он лично обучил постельным играм.

Жоржетта не понимала хода мыслей Эверода, и само по себе это уже делало его очень опасным. Сегодня вечером стало ясно, что он не успокоится, пока не обагрит рук ее кровью.

— Любовь моя, — сказала Жоржетта, подходя к мужу и беря его за голову обеими руками. — Меня беспокоит цвет твоего лица. На твоем месте я бы полежала в постели. Тебе нездоровится.

Она не преувеличивала. Лицо графа было белым как мел, даже губы побледнели. Тело била мелкая дрожь, которую Жоржетта по ошибке приписала гневу. На лбу Уоррингтона выступил пот, хотя в комнате было довольно прохладно.

Гнев Уоррингтона слегка поутих, когда он ласково отнял ее руки от своего лица и приложил их к сердцу.