Священник неохотно поднял глаза.

— Конечно, вероятно, ты найдешь этому объяснение в какой-нибудь притче или обрядах, — прибавил Криспин. Каким-то странным образом перепалка с этим человеком возвращала ему равновесие. Возможно, подумал он, ему не следовало так поступать, но именно сейчас он в этом нуждался.

— Ты собираешься изменить фигуру бога? — Священник казался искренне испуганным.

Криспин вздохнул.

— Она уже изменилась, добрый клирик. Когда ваши необычайно набожные ремесленники много веков назад создавали эту мозаику, у Джада была одежда и левая рука. — Он указал на нужное место. — А не остатки высохшей грунтовки.

Священник покачал головой. Лицо его покраснело.

— Каким надо быть человеком, чтобы смотреть на эту красоту и говорить о том, что он осмелится приложить к ней собственные руки?

Теперь Криспин уже вернул себе хладнокровие.

— Потомком тех мастеров, которые ее сотворили, прежде всего. Возможно, не осененным их благочестием, но зато лучше понимающим технику мозаики. Я бы добавил, что купол также вот-вот потеряет часть золотого солнца слева. Мне необходимо подняться на леса, чтобы убедиться, но мне кажется, некоторые кусочки смальты уже выкрошились. Если так будет продолжаться, то боюсь, волосы бога скоро начнут выпадать. Ты готов к тому, что Джад обрушится на тебя, но не громовым обвалом, а осколками стекла и камней?

— Что за нечестивая ересь! — воскликнул священник и сделал знак солнечного диска.

Криспин вздохнул.

— Мне жаль, если ты так меня понял. Я не собирался тебя провоцировать. Или не только провоцировать. Грунтовка на куполе сделана старым способом. В один слой и, вероятнее всего, из смеси материалов, которые менее долговечны, как мы теперь знаем. Мы все понимаем, что над нами не святой Джад, а его изображение, сделанное смертными. Мы поклоняемся богу, а не его изображению, насколько я понимаю. — Он помолчал. Этот вопрос был предметом острых разногласий в определенных кругах. Священник открыл рот, словно собирался ответить, но потом снова закрыл его.

Криспин продолжал:

— Возможности смертных ограниченны, и это нам тоже всем известно. Иногда открывают нечто новое. Признать эту истину — не значит критиковать тех, кто создал этот купол. Менее талантливые люди способны сохранить работу великих. С умелыми помощниками я мог бы отреставрировать это изображение, и оно бы сохранилось еще на несколько сотен лет. На это уйдет один сезон. Может быть, немного меньше. Или больше. Но могу утверждать, что без такого вмешательства эти глаза, руки и волосы скоро усеют камни вокруг нас. Мне было бы жаль это видеть. Это выдающаяся работа.

— Ей нет равных в мире!

— Я тоже так думаю.

Священник заколебался. Криспин видел, что Касия и Варгос смотрят на него с изумлением. Ему пришло в голову, и эта мысль позабавила его и придала ему сил, что ни у кого из них нет оснований верить, будто он — мастер в своем деле. У мозаичника мало возможностей продемонстрировать свой талант или мастерство во время пешего путешествия по Саврадии.

В этот момент послышался звон упавшего на пол кусочка смальты. Криспин мог бы счесть это вмешательством свыше. Он подавил улыбку и подошел к нему. Опустился на колени, вгляделся и без труда нашел коричневатый квадратик. Перевернул его обратной стороной вверх. Изнанка была сухой и хрупкой. Она раскрошилась в пыль, когда он провел по ней пальцем. Он поднялся, вернулся к остальным и вручил кусочек мозаики священнику.

— Святое послание? — сухо спросил он. — Или просто кусочек темного камня из… — тут он поднял глаза вверх, — вероятнее всего, опять из одежды, с правой стороны.

Священник открыл рот и закрыл, точно так же, как раньше. «Несомненно, — подумал Криспин, — он сожалеет, что сегодня его очередь бодрствовать в дневное время и принимать посетителей в церкви». Криспин снова взглянул наверх, на суровое величие образа, и пожалел о своем шутливом тоне. Подобные попытки были мучительными, но в них не было ничего личного, и ему следовало быть выше подобной мелочности. Особенно сегодня и здесь.

«Людям, — подумал он, — возможно, особенно такому человеку, как Кай Криспин Варенский, так редко удается вырваться из круга забот и мелких обид, из которых состоит их повседневная жизнь». Конечно, ему следовало сегодня вырваться из этого круга. И другая, неожиданная мысль: а может быть, именно потому, что его так далеко унесло за эти рамки, ему и необходимо было найти дорогу назад таким способом?

Он посмотрел на священника, потом снова вверх, на бога. На изображение бога. Это действительно можно сделать при помощи умелых мастеров. Но реальный срок — полгода, самое малое. Он внезапно решил, что они здесь переночуют. Он поговорит с главой святого ордена, искупит свою иронию и легкомыслие. Если их удастся заставить понять, что происходит на куполе, возможно, когда Криспин доберется до Города с письмом от них, канцлера или кого-нибудь другого удастся убедить принять участие в спасении этого великолепия. Он подшучивал и дерзил, подумал Криспин. Возможно, он искупит вину при помощи реставрации, в память об этом дне, а может, о своих собственных умерших.

В течение событий, в жизнь человека многое может вмешаться. Точно так же, как ему не суждено было увидеть свой факел Геладикоса в церкви у стен Варены при мерцающих свечах, так и эту задачу Криспину не суждено было выполнить, хотя его намерения в тот момент были глубоко искренними и почти благочестивыми. И еще — им так и не удалось провести ночь рядом с древним святилищем.

Священник сунул коричневый кусочек смальты в карман рясы. Но не успел никто заговорить, как на дороге раздался приближающийся грохот конских копыт.

Священник испуганно посмотрел на дверь. Криспин быстро переглянулся с Варгосом. Затем они услышали, даже сквозь дверь, со стороны дороги громкую команду остановиться. Топот копыт смолк. Послышалось позвякивание, потом на дорожке раздался стук сапог и голоса людей.

Двери распахнулись, копье дневного света влетело внутрь, а за ним вошло полдюжины кавалеристов. Они тяжело топали по камням. Никто не посмотрел вверх, на купол. Их командир, могучий, черноволосый, очень высокий человек, который держал свой шлем под мышкой, остановился перед ними. Он кивнул священнику и уставился на Криспина.

— Карулл, трибун Четвертого саврадийского. Мое почтение. Увидел мула. Мы ищем на этой дороге кое-кого. Ты случайно не Мартиниан Варенский?

Криспин, не сумев придумать подходящей причины, чтобы не отвечать, кивнул головой. Собственно говоря, он потерял дар речи.

Официальное выражение лица Карулла мгновенно сменилось выражением смешанного презрения и торжества — поразительное сочетание, передать его в смальте было бы сложной задачей. Он угрожающе ткнул толстым пальцем в Криспина.

— Проклятие, где это ты шлялся, навозный слизняк из Родиаса? Трахался со всеми конопатыми шлюхами по дороге? Почему ты тащишься по дороге, а не плывешь по морю? Тебя уже много недель ждет в этом трахнутом Городе его трижды возвышенное величество, сам великий император Валерий Второй. Ты дерьмо.