Мы все пялимся на Эмбер со смесью изумления и ужаса.

Чего угодно я могла ожидать, но не брака с садистом. Эмбер такая уверенная в себе, как это могло случиться? И как она сумела все преодолеть и снова бурно радоваться жизни?

– Но здесь-то ты в безопасности? – с участием спрашивает Джейк. – Муж не может тебя найти?

– Слава богу, он скоро станет бывшим мужем. – Эмбер качает головой. – Нет, мама Поппи обещала сказать, будто я сбежала и она понятия не имеет куда. В некотором роде так оно и было: я убежала от проблем вместо того, чтобы разобраться с ними.

– Ничего подобного. – Я подсаживаюсь к ней и накрываю ее руку ладонью. Я как мало кто другой знаю, каково это: уйти от того, что причиняет боль. – Ты поступила смело. Ты воспротивилась ему и сделала все по-своему. И это прекрасно. Я бы пропала без тебя со своим магазином. Я так рада, что ты здесь.

– И я рад! – восклицает Вуди и с не свойственной ему решительностью берет Эмбер за другую руку.

– Мы все счастливы, что ты приехала в Сент-Феликс, – добавляет Джейк. – Мама Поппи права: здесь ты в безопасности. Сент-Феликс прекрасно залечивает раны. Ручаюсь.

Эмбер сжимает наши руки, а потом тянется за бутылкой.

– Тогда выпьем за Сент-Феликс! – объявляет она. – Не хочу, чтобы с этим вечером были связаны плохие воспоминания. Свадьба получилась такая красивая, романтичная – давайте не будем завершать ее на грустной ноте. Давайте чокнемся.

Она откупоривает новую бутылку, а мы берем кто кружку, кто стакан.

– За Сент-Феликс! – провозглашает Эмбер. – За его целительную силу, за прекрасные виды, за чудесных, добрых людей! Я бы ни на что на свете его не променяла. И, – прибавляет она, когда мы уже готовы пригубить вино, – за любовь. Пусть она всегда находит путь к нашим сердцам!

– За любовь! – соглашаемся мы, и я невольно смотрю на Джейка.

И с изумлением вижу, что он смотрит на меня.

В разгар лета туристов в Сент-Феликсе еще больше. У «Гирлянды маргариток», как и у многих других магазинов на Харбор-стрит, дела идут в гору. И не только цветы и особенные букеты Эмбер, но и сувениры идут нарасхват.

Большинство вещиц, которыми нас снабдила Белль, уже распродано. Я обошла тех, кто их делал, каждого по отдельности, и предложила поставлять сувениры для магазина на постоянной основе. Художники заинтересовались и согласились. Теперь у нас среди цветов настоящая арт-галерея местных мастеров.

Сегодня я иду к Бронте: узнаю, не хочет ли она продать что-нибудь из своих поделок в магазин.

Я заметила, что кроме керамики, вроде той, что мне показывал Джейк, Бронте делает собственные украшения: из папье-маше и из бисера, и из всего, что можно собрать на берегу. Тут и камни, и ракушки, и обкатанное морем стекло, и кусочки древесины. Все это красивое и неповторимое. Я присмотрелась к людям, приходящим в наш магазин, и знаю: посетителям «Гирлянды маргариток» эти украшения понравятся.

В остальных магазинах на Харбор-стрит таких вещиц не было: или они специализировались на чем-то одном – на продуктах, газетах или канцтоварах, или продавали обычные для курортов ведерки, лопатки, мороженое, крем для загара и пляжные полотенца. Никто, кроме Белль с ее учениками, ни на что новое не решался. А жаль: у Сент-Феликса хороший потенциал. Пустующие лавочки дальше по улице годны на нечто большее, нежели благотворительные сборы, – я еще опасалась, что нас постигнет такая участь, если дела не пойдут в гору. Но город оживает, и я надеюсь, что Сент-Феликс будет процветать.

И вот мы с Бэзилом с утра взбираемся на Примроуз-Хилл, на встречу с Бронте. Настроение у меня приподнятое, хотя в то же время слегка не по себе: я же иду в дом Джейка. Специально выбираю будни, когда он должен быть в питомнике. Только работа и дом у него на одном участке, и остается лишь пальцы скрестить, чтобы ни Джейка не встретить, ни слишком много цветов не увидеть. В последнее время я немного привыкла к цветам, но к их изобилию еще не готова.

Мы с Бэзилом заходим в ворота питомника, и длинная дорожка приводит нас к нарядному сельскому домику. Я звоню в дверь и оглядываюсь по сторонам, а Бэзил немедленно укладывается передохнуть.

Дом окружен парниками, теплицами и полями. Меня передергивает при мысли, что там все заполонено цветами – их сотни, и они сгрудились вместе…

Надеюсь, Джейка нет дома. И не только потому что нам надо обсудить его день рождения: мы с Бронте и Чарли уже собирались в подсобке «Гирлянды маргариток», и подготовка к вечеринке в Трекарлане идет полным ходом. Нет, я просто боюсь, что он предложит осмотреть его цветочную империю. Хотя если учесть, как он последнее время со мной держался, этого можно не опасаться.

Джейк изменился с тех пор, как мы стали встречаться с Эшем. Он не заходит больше в магазин во время перерыва и не приглашает в «Веселую русалку» после работы. И как бы сильно мне ни нравился Эш, эта отчужденность вызывает грусть. Обидно, заведя парня, потерять друга. Но, кажется, именно это и произошло.

– Привет, Поппи! Здорово, Бэзил! – Бронте распахивает дверь. – Заходите.

Мы минуем опрятный холл с картинками, развешанными по стенам, и входим в сверкающую чистотой кухню. Здесь Бронте разложила на деревянном столе свои украшения, чтобы показать их мне.

– Будете что-нибудь? – спрашивает она. – Кофе или чай?

У меня возникает ощущение, что Бронте, обычно такая уверенная в себе, почему-то нервничает.

– А ты что пьешь? – спрашиваю я, заметив жестяную банку.

– Диетическую пепси. Хочешь?

– Да, было бы здорово.

Бронте достает для меня банку, Бэзилу наливает воды, а потом мы подсаживаемся к столу и обсуждаем ее украшения: из чего она делает их, как придумывает и что она могла бы приготовить для магазина.

– Ты уверена, что мои украшения захотят купить? – спрашивает она. – Это же просто хобби.

– Ты же делаешь их для друзей?

– Конечно, они и ко дню рождения просят, и на Рождество.

– И носят их?

– Да, все время.

– Тогда что еще нужно?

– Обалдеть можно, – говорит Бронте. – Мои украшения будут продавать в настоящем магазине.

– Твой папа ведь не против?

Кстати, а дома ли Джейк?

– Нет, папка у меня что надо. Это же он уговорил меня продолжать, когда я чуть было все не бросила. – Она умолкает на мгновение, а потом добавляет: – Мы делали всякие штучки вместе с мамой, пока она не умерла. Она была очень талантливая. Папа говорит, я в нее.

Я киваю.

– Только тогда мы делали не украшения – мне всего десять лет было. Хотя бусы нанизывали и раскрашивали их вместе.

Ее лицо горестно сморщивается.