— И все же почему именно вам открылся тайный смысл знаменитого романа?

— Как вы поняли, я вырос на Патриарших, а потому события, описанные в романе, да и сам Булгаков, не раз посещавший эти места, мне ближе и понятнее, возможно, больше, чем другим исследователям его творчества… Итак, началось с трамвая, затем заинтересовался биографией и личностью Булгакова, однако ни о каком серьезном исследовании в то время даже не помышлял. И вот однажды наткнулся на загадочную фразу в дневнике Булгакова, я ее уже упоминал: «Около двух месяцев я уже живу в Обуховом переулке в двух шагах от квартиры К., с которой у меня связаны такие важные, такие прекрасные воспоминания моей юности и 16-й год и начало 17-го».

— Фраза и в самом деле непонятная. Но ведь, наверное, булгаковеды пытались ее разгадать?

— Ясное дело, что пытались. В итоге один из биографов Булгакова так написал: «С чем связана эта запись, кто скрывается за буквой К., мы не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем».

— И как же вам удалось добраться до самой истины?

— Я мог бы сказать, что это был титанический труд… Представьте себе, нужно просмотреть списки жителей ближайших окрестностей Обухова переулка в 1916 и в 1917 годах и среди них найти ту очаровательную даму, фамилия или имя которой начинались с буквы «К».

— И как только терпения хватило!

— Просто мне повезло. Стал просматривать списки всех жителей Москвы за 1916 год, и вот на третий день наткнулся на упоминание княгини Киры Алексеевны Козловской, жившей по адресу: Обухов переулок, дом номер шесть. Это наискосок, буквально в нескольких шагах от дома номер девять, в котором жил Булгаков в декабре 1924 года вместе с Любовью Белозерской, второй своей женой. Так вот, в инициалах есть две начальные буквы «К», это не считая той же буквы в титуле княгини…

— Вам действительно повезло. Очень похоже на подарок.

— До сих пор не понимаю, чем заслужил. Собственно говоря, это подарок не мне, а всем поклонникам творчества Булгакова.

Аплодисменты в зале.

— Мне очень понравилась история знакомства Булгакова с княгиней. — Это говорит весьма приятной внешности юная особа. — На мой взгляд, все довольно убедительно. Очень интересно и то, что рассказ о семье князей Козловских стал поводом для обсуждения мировоззрения близких к ним людей, родственников, друзей, знакомых… Но вот на что я обратила внимание — в ваших словах иногда сквозит этакое презрительное отношение к либералам.

Ну что тут скажешь? Столь коварного вопроса от юной леди я никак не ожидал. Да если бы узнали, что перед ними убежденный монархист, наверняка бы закидали гнилыми помидорами и вынесли из аудитории вперед ногами. Впрочем, не знаю, как у них тут принято. Вот потому и отвечаю:

— Презрительное? Вовсе нет. Скорее сочувственное. Причем сочувствую я самой идее…

— Как это так? — В словах юной особы сквозит недоумение, а по залу прокатился ропот.

Тут следует пояснить, что я все еще находился под впечатлением небывалого успеха. Все ж таки первое выступление перед публикой, полный зал, аплодисменты. Да на моем месте каждый бы воспарил туда, откуда очень долго и очень больно падать… Увы, столь ценные мысли появились у меня уже потом, ближайшей ночью, когда маялся без сна. А здесь, забыв обо всем на свете, говорю так, как будто нахожусь в дружеской компании:

— Дело в том, что стремление к свободе заслуживает, безусловно, уважения. Если не восхищения. Вы, наверное, не знаете… был когда-то такой фильм «Это сладкое слово свобода». Слово-то сладкое, но беда в том, что человек еще не достиг той степени совершенства, чтобы позволять ему делать все, что в голову взбредет.

Произнося эти слова, я чувствовал, что увлекаюсь. Однако желание развить успех, получить власть над аудиторией, несло меня вперед. Откуда в моей голове возникали аргументы, где находил подходящие слова? Ведь прежде, как только мог, избегал разговоров о политике. Но, оказавшись здесь, в Нью-Йорке, я был уже не в состоянии молчать. Я словно бы продолжал спор с Джоном и жаждал непременно доказать, что прав не он, а я.

— Однако одними запретами тоже не удастся ничего хорошего добиться, — слышу возражение от очень уж серьезного юноши в очках.

— Верно. Но вот позвольте вас спросить: можно ли давать свободу преступникам?

— Конечно нет.

— А людям психически ненормальным, скажем, буйнопомешанным?

— Думаю, что нет. До тех пор, пока не вылечат.

— Ну а теперь ответьте вот на какой вопрос. Можно ли давать свободу людям, для которых не существует нравственных ограничений, которые готовы лгать, давать взятки, выискивать любые способы, чтобы обойти закон и увеличить прибыль?

— Хотелось бы для начала понять, кто будет тестировать людей. И как определить, соответствует ли человек заданным критериям?

— Да нет, никого не надо проверять. Несовершенство человеческой породы — это факт неоспоримый.

— Но есть законы… — не унимается очкарик.

— За выполнением законов следят все те же люди. Те же в том смысле, что такие же.

— И что делать?

— Выход один: совершенствовать породу. А по мере ее улучшения предоставлять все больше свобод.

— И какие же ограничения свобод вы предлагаете?

— Да ничего я не предлагаю. Просто сомневаюсь в правильности того, что власти делают. А результат может оказаться весьма и весьма прискорбным.

— Вы скептик, каких больше не сыскать…

— Совсем наоборот. Нас слишком много.

Произнося эти слова, я обводил взглядом сидевших в этом зале, надеясь увидеть сочувствие или понимание в глазах. Не знаю, так ли это, но мне показалось, что говорил не зря.

На этом лекция закончилась. Кое-кто попросил у меня автограф. Кто-то предложил продолжить спор. Да я бы с удовольствием, но не сейчас. Дайте насладиться успехом после выступления! Однако одна студентка оказалась очень уж настойчивой. По виду я бы ей и семнадцати не дал, очень миниатюрная, но не в моем вкусе, к сожалению. Все уже разошлись, и вот Энжи, так она представилась, предлагает взять у меня интервью для их студенческой газеты. Увы, в России до этого так и не додумались. Ну что ж, хотя бы здесь…

Однако не успел я ответить на все ее вопросы, как за стенами аудитории послышались чьи-то взволнованные голоса. Распахивается дверь, которую я вроде бы не закрывал, и в аудиторию входят двое полицейских… Опять?! Да сколько можно? Что я еще тут натворил? И в чем причина этого визита?

— Сэр! Вам необходимо пройти в участок вместе с нами.

— Это еще зачем?

Спасибо Энжи, все дословно переводит.

— Сэр! Обвинения в сексуальных домогательствах вам предъявит прокурор. А пока вы вправе хранить молчание и…

Дальше последовала обычная процедура задержания. Ведут по коридорам — хорошо, хоть без наручников. Сзади Энжи семенит, на ходу пытаясь объяснить: