Кершо еле успел вывалиться из машины, когда Брайант с треском завел ее и рванул с автостоянки прочь, в дождливую городскую темноту.

Некоторые из жителей Балаклава-стрит явно знали больше, чем соглашались рассказать.

Шторы, двери и толстые кирпичные стены, ставни и жалюзи, чтобы прятаться от света, дождя и других людей, чтобы не впускать к себе тепло, доброту и суровую, холодную правду. Все, что позволяет оставаться в тени. Есть ли что-нибудь более изысканно-злобное, нежели низинная ментальность жителей холодных краев? Англия в дождь, мокрые сады, прохладные комнаты, лондонские обеденные разговоры за пудингом, поданным в желтоватом освещении, приглушенные споры при свечах – янтарных, тихо источающих яд здравомыслия.

«Так не пойдет, – подумала Калли. – Тут и спятить недолго».

Услышав, как хлопнула дверца почтового ящика, молодая женщина подняла открытку с коврика и перевернула ее. Фотография ночного Каира. Снимок выглядел старым и раскрашенным. Высокие здания отелей отражались в широкой речной глади; полоска темного свечения, прошитая светящимися неоновыми блестками. С таким же успехом Калли могла бы рассматривать фотографию ночного Лондона, – правда, кораблей здесь было больше. На обратной стороне она увидела несколько строк, в которых говорилось что-то об изменении планов. Полу хватило наглости добавить, что он по ней скучает. «Так возвращайся домой», – почти вслух сказала она, но тут же подавила свой порыв.

Почему со всеми знакомыми мужчинами такие проблемы? У Пола не хватило духу преодолеть вместе с Калли первые трудности, вероятно, потому, что от него требовалась ответственность. Его брат разговаривал со своей подругой только в тех случаях, когда хотел секса. Муж Хизер променял ее на кого-то помоложе. Хороши были и соседи по улице: Марк Гаррет пребывал в состоянии воинственного опьянения, Рэндалла Эйсона жена обвиняла в неверности (по словам Джейка, жившего за стеной от супругов), Оливер общался с женой только через угрюмого сына, Эллиот, одинокий и замкнутый, нашел свою смерть, унизительную, но, вероятно, неизбежную, в яме с грязной жижей. Все это не делало чести мужчинам двадцать первого века. Правда, оставались еще Омар и Фатима из соседнего дома… Калли слишком мало их знала, чтобы критиковать, но достаточно было встретить Фатиму на улице – сгорбленную, в платке, покорно семенящую в тени мужа, – чтобы посочувствовать ее доле.

Необъятное темное небо превращало Калли в мечтательную школьницу. Ей хотелось, чтобы стены, разделявшие жителей улицы, вмиг растаяли и открыли на всеобщее обозрение их жизни. Было бы здорово, если бы вся эта масса кирпича, гипса, фанеры, штукатурки, бумаги вдруг растворилась в воздухе. Десять домов, по крайней мере двадцать пять человек, по подсчетам Калли, чаще имели дело со своими компьютерами и телевизорами, нежели с соседями, потому что времени было слишком мало, а уверенности в себе – еще меньше.

А что думали о Калли другие? Новенькая, переехавшая в дом номер пять, у нее почти нет мебели, ее кавалер лишился работы и, похоже, слинял, и теперь она смотрит через запотевшее окно гостиной, как жизнь проносится мимо. «Этому надо положить конец», – сказала она себе и бросила открытку в мусорное ведро, зная, что позже достанет ее. Взяв с кровати одеяло, она завернулась в него и, открыв заднюю дверь, уселась на пороге, созерцая потоп. Она всегда любила сияющие облака, пузырьки дождя в клокочущих лужах, молодые листья с капельками воды, корни, пробивающиеся сквозь густые сорняки в поисках пищи. В Лондоне постоянный избыток воды позволяет выжить и вырасти. Солнце только припекает и сушит, из-за него тротуары плавятся, а люди потеют.

Казалось, все воспоминания Калли наполнены водой: магазины с отсыревшими тентами; прохожие – под защитой полиэтиленовых накидок или вымокшие до нитки; школьники, сбившиеся в стаю на автобусной остановке и поглядывающие на ливень из-под навеса; дети, шлепающие по лужам; автобусы, поднимающие фонтаны воды; торговцы рыбой, тянущие свои лотки с грудами камбалы, палтуса и макрели в дождевом рассоле; водовороты на развилках канализации; треснувшие водосточные трубы со мхом, свисающим, точно водоросли; маслянистый блеск каналов; давшие течь железнодорожные арки; грохот воды, под высоким давлением мчащейся сквозь шлюзные ворота в Кэмдене; крупные капли, падающие с огромных дубов в Гринвич-парке; дождь, бомбардирующий переливчатые поверхности заброшенных бассейнов в Брокуэлле и на Парламент-Хилл; лебеди, ищущие укрытия в Клиссолд-парке. А в домах – серо-зеленые пятна протечек, разрастающиеся на обоях, словно опухоли; мокрые спортивные костюмы, висящие на батареях; запотевшие окна; вода, подтекающая под задние двери; бледно-рыжие пятна на потолке – следы от протекающих труб, а еще дождевая канонада на чердаке, отдаленная, но регулярная, как стук часов.

Калли посмотрела сквозь пелену дождя и увидела его – горбатого старика с обезьяньими глазами, карими и внимательными. По словам сержанта Лонгбрайт, бродягу зовут Тейт, – по крайней мере, так его всегда называли. Теперь он снова был здесь, пребывая в ожидании, неся вахту, приближая нечто неизбежное.

«Позвоните, если он появится снова». Она не хотела беспокоить их понапрасну, но они настаивали на том, чтобы она держала с ними связь. И вот Калли снова набрала номер горячей линии, указанный на визитке Отдела аномальных преступлений.

Услышав звонок, Мира Мангешкар оторвалась от шестидесятистраничного текста. Последние два часа она пыталась освоить полицейскую статистику, но домашнее задание давалось ей с трудом. «43 полицейских подразделения. Около 130 000 офицеров в Великобритании, по одному на каждые 400 граждан. 20 000 женщин, только 2500 представляют нацменьшинства». Каждый из пяти участков полиции Лондона был размером с целое подразделение в любом другом городе, но сотрудничество между ними шло туго. «Более 6 миллионов звонков по номеру 999 в год. В Лондоне угоняют по 5000 машин в месяц, причем цифры растут. В Кэмдене самый большой процент самоубийств по Лондону».

Какой смысл заучивать эти цифры, если ничего не можешь с ними поделать? Действовать на опережение, бросать детей в пасть уголовного судопроизводства, смотреть, как они становятся рецидивистами, собирать осколки, утешать новых жертв… Накануне перевода в Отдел аномальных преступлений Мира едва не ушла из полиции и теперь надеялась, что новая работа принесет ей удовлетворение. Старые сотрудники встретили ее радушно – особенно Джон Мэй, неожиданно согласившийся потратить на нее свое драгоценное время, чтобы объяснить нетрадиционную структуру отдела, – но где же интересные расследования? Когда позвонила Калли, Мира сняла трубку и позвала Колина Бимсли – он как раз собирался уходить.

– Ты справишься, Мира. Она уже видела бродягу – надо просто сделать ему предупреждение, узнать, где он живет, и отвести его туда.

– Сынок, не учи меня жить, – крикнула Мангешкар. – Я тут подумала: может, хочешь поехать со мной?

В соседней комнате Бимсли застегнул рубашку и бросил рабочие сапоги в свой шкафчик.

– Ты что, приглашаешь меня на свидание?

– Никаких свиданий, просто подвези меня на своем мотороллере.