При всех своих недостатках Михаил Жадов был справедлив. Болезненно справедлив и столь же болезненно честен.

– Не забыл. Вы, товарищ Благоев, восстанием и командовали, то всякий знает.

– Но ваш вождь и учитель – товарищ Ленин?

– Ну… не только он. Товарищ Троцкий тоже. Хорошо говорит, понятно, правильно. Все поделить. Всё по справедливости. Буржуев – выселить. Рабочих из сырых подвалов – в их квартиры. Все заводы, фабрики – народу. Деньги не нужны, только зло от них всё. Всё, что произвёл, – сдай государству трудового народа. От него всё получишь, что нужно. Пайки там, карточки… чтобы всё по-справедливости, – повторил он в конце.

– Что нужно… – устало повторил Благоев. – Вот, скажем, вы, Михаил, хотите сделать подарок любимому человеку. Цветы преподнести или что-то существеннее. Как, по-вашему, вы сможете получить это от государства трудового народа? Если всё – согласно пайкам?

– Пойду в цветочный магазин и возьму. – Жадов вновь покраснел, совершенно по-мальчишески.

– А в цветочном магазине они откуда появятся?

– Садовники вырастят! И государству сдадут! А оттуда – в магазин!

– Как у вас, однако, всё просто… – Благоев, похоже, несколько оторопел.

– А чего тут сложного? – перешёл в атаку комиссар. – Справедливость – она всегда простая! Государство у нас теперь какое? Народное! Следовательно, и всё, что ему принадлежит, – есть народная собственность. А распоряжается этим партия, как передовой авангард рабочего класса, кто понимает что, куда, зачем и как!

– Н-да, недооценил я вас, – после паузы признался Благоев. – Убеждения – это хорошо, но… И вы-то, Михаил, как раз и будете жить по своим убеждениям, умрёте за них, если нужно. Цельный вы человек и хороший. Но вот по петербургским заводам. Как вы знаете, ввели мы рабочий контроль. И кое-где он начал работать. Скажем, на казённых заводах. Знаете, насколько там жалованье в среднем увеличили?

– Ну, увеличили, – признался комиссар. – Где в два раза, а где и в три…

– А выработка, как вы думаете, во сколько раз возросла?

– Э-э-э…

– Не трудитесь, Михаил, и не мучайтесь. Выработка на казённых заводах упала в те же два, а то и три раза. А в иных местах и в четыре раза, и в пять. Рабочие митингуют, проклинают «буржуев», хотя сами ни на каких буржуев не работают, на заводах там – казной поставленная дирекция, инженеры, бухгалтера. Вот её-то этот рабочий контроль и терроризирует требованиями беспрерывного повышения расценок. В результате заводы останавливаются, выпуск продукции падает, смежники страдают.

– Кто-кто? – подозрительно переспросила Ирина Ивановна.

– Другие заводы, получающие продукцию с вышеупомянутого. Так что скажете, товарищ Михаил?

– Скажу… скажу… Скажу, что от денег всё зло! – нашёлся Жадов. – Если б все получали поровну, не было б этого вот «заработаю побольше, себе больше урву»!

– Вы уже и раньше говорили, про «всё зло от денег». То есть все будут трудиться за идею? И работящий, и лентяй? И получать одинаково? Лодырь и лоботряс окажется уравнен со старательным и усердным?

– Все будут трудиться!

– Все… Михаил, вы толковый комбат. Скажите, когда ваши бойцы на хозработах, дрова для казармы носят, все работают одинаково? Все, как один? Никто не отлынивает, не пытается в уголке отсидеться?

– Ну-у… случается, кое-кому, бывает, леща выпишем… но товарищи сами следят! Филонить не дают! И в жизни так же будет.

– То есть новая жизнь – это когда товарищи друг за другом следят и, чуть что, леща дают? – усмехнулся Благоев. – Этому ли учил товарищ Маркс, которому мы памятник недавно открывали?

Комиссар смутился.

– Так народ… он, конечно, всей душой за революцию… так, пережитки определённые остались… многие вот на храмы ещё крестятся…

– Именно, Михаил. Пережитки. Люди неодинаковы. Кто-то сильнее, кто-то слабее. Кто-то три пуда легко поднимет, кто-то один едва осилит. А пайку всем одинаковую, что ли? Так тот, что три пуда поднимает, подумает, да скажет – чего это я спину ломаю? Буду себе один пуд носить, ту же норму получу. На казённых заводах, где отменили сдельную оплату, так и случилось. Норму делают, и это ещё в лучшем случае. Выработка упала.

– Сознательность повышать надо! – упирался комиссар.

– Легко сказать «надо». Сделать-то это как?

– Ну… воспитывать… митинги там, лекции, политбеседы…

– Вот когда у вас, Михаил, в батальоне бойцы начнут наперегонки дрова таскать, соревнуясь, кто больше, я первый скажу, что да, удалось вам повысить сознательность. Посредством митингов и лекций. И сам к вам на политбеседы запишусь.

– Так я больше не на батальоне, – криво усмехнулся Жадов.

– Я вам предлагаю вернуться. И надеюсь убедить. – Благоев говорил негромко, но очень серьёзно. – Авантюризм Троцкого и компании погубит революцию. Он создаст странную систему, где все будут говорить одно, думать другое, а делать третье. Лев Давидович с Владимиром Ильичом через колено страну ломать хотят, а так нельзя. Вот если вы подумаете, Михаил, – вы же сами от повышенного пайка не отказались? Потому что вам «положено»? А рабочий у станка так может и не считать. Он, рабочий, восемь часов без устали ишачит, в поту, в пыли, в духоте зачастую; а комиссар Жадов пакеты получает с белорыбицей, с окороком, с добрым табачком. «А заслужил ли комиссар Жадов подобные привилегии?» – подумает рабочий. Согласится ли, что комиссару Жадову положено? Если всё должно быть всем поровну?

Комиссар замигал. Прикусил губу. Поднял руку со сжатым кулаком, словно собираясь что-то сказать, передумал, опустил.

Благоев терпеливо ждал.

– Если надо – я от пайка откажусь… – наконец выдавил Жадов.

– А сколько таких, как вы, откажутся по идейным соображениям? Сколько крестьян не повезут продукты на рынок, если ничего не смогут купить взамен, а только получить, что «положено»? И как понять, кому чего и сколько должно быть положено?

Комиссар долго молчал. Гость сидел, ссутулившись, машинально помешивая ложечкой остывающий чай, глядел в чашку, словно от этого зависело невесть что.

– Мы подумаем, товарищ Благоев, – наконец проговорила Ирина Ивановна. – Мы обдумаем ваши слова. Просто скажите нам, что нужно сделать?

– Заседание ЦК по вопросу «военного коммунизма» несколько раз уже переносилось, – вполголоса ответил Благоев. – Но вот завтра оно наконец-то состоится. Группа Ленина – Троцкого, скорее всего, протолкнет свой проект. Последствия будут катастрофические. Вплоть до голода с миллионами жертв.

– Да с чего вы взяли, товарищ Благоев? – изумился комиссар. – Голод-то откуда?! Голод – это при царе было! Когда всё зерно у крестьян отнимали!

На лице Благоева мелькнуло что-то вроде гримасы раздражения.

– Крестьянин не повезёт продавать – или тем более отдавать хлеб просто так, если ничего за это не получит.

– Как это «ничего»?! Он уже получил! Землю! Весной отсеется, сам уже себе хозяин!

– И