– Это паранойя, усугубленная пассионарным складом характера, – отрезала я. – Вы тяжело больны, уважаемый Николай Аронович. Вам надобно лечиться.

– Как грубо, Елена! – отшатнулся Цацкель, как будто его ударили по лицу. Но тут же требовательно проговорил: – И все-таки пойдемте, я должен посмотреть.

– Посмотреть что? – Я очень устала от его чудачеств. – Серьезно говорю – оставьте меня в покое. Я обращусь в милицию.

Но он не слушал. Достав из кармана плаща прямоугольные воротца из алюминиевой проволоки, Цацкель ухватил приспособление за одну из ножек, вытянул руку с самодельным прибором и обошел мои «Жигули» по часовой стрелке. Отчаявшись достучаться до его разума, я терпеливо ждала, чем закончится обход. И вот, завершив круг почета, исследователь окинул меня победоносным взглядом и важно сообщил, пряча рамку обратно в карман:

– Далеко вы не уедете. Пробьете колесо. Лучше оставьте машину здесь и поезжайте на метро. Это я вам говорю как экстрасенс. Я к метро. Вы со мной? Думаю, будет лучше, если Роману Левину меня представите вы сами.

– Идите один, – махнула я перчатками. – Мне нужно позвонить.

Кинув раздраженный взгляд на посиневшего от холода толстяка, я сунула перчатки в сумку и направилась к стоящему на углу таксофону. Достав из кошелька монетку, опустила ее в аппарат и, прижав к уху ледяной пластик трубки, набрала домашний номер. На звонок ответила мама.

– Ма, привет. – Я старалась казаться веселой, но, думаю, у меня не слишком получилось. – Роман дома?

– Очень хорошо, Лен, что ты позвонила, – обрадовалась мать. – Рома где-то задерживается, а в доме ни крошки хлеба. Купи пару батончиков и половинку «Бородинского». «Столичный» не бери, его у нас плохо едят. Можешь взять какой-нибудь тортик, только не «Сказку» и не «Сюрприз». Лучше всего «Киевский» или «Полет». На худой конец, купи «Птичье молоко».

– Да, мам, я поняла. Когда Рома придет, скажи, что он мне очень нужен. Пусть обязательно меня дождется.

От нехорошего предчувствия похолодело в животе. Нажав на рычаг таксофона, я вынула из кошелька новую монетку и набрала номер пейджингового оператора, зная, что дядя никогда не расстается с пейджером.

– Будьте добры, для абонента двадцать шесть семнадцать.

– Говорите, – любезно отозвался женский голос в трубке.

– Рома, ни в коем случае не разговаривай с человеком в болоньевом плаще! Его зовут Николай Цацкель, он психически болен и крайне опасен.

– Все?

– Да.

– Сообщение отправлено.

– Сделайте любезность, повторите три раза с интервалом в пять минут, – попросила я, прежде чем дать отбой.

Распахнув дверцу телефонной будки и выдыхая клубы пара в морозный воздух, я вернулась к машине. Уселась за руль, повернула ключ в замке зажигания и дала по газам. Проклятый Цацкель оказался прав. Стоило мне свернуть на Садовое кольцо, как моя «пятерочка» дернулась, накренилась на правый бок и покатилась на ободах. Не веря, что все получилось так, как говорил предсказатель, я съехала на обочину и остановилась за автобусной остановкой. Где-то внутри сидела подлая мыслишка, что Николай Аронович нарочно проколол колесо, чтобы наказать меня за недоверие и прослыть провидцем, но в памяти всплывало напряженное лицо Цацкеля, гипнотизировавшего фирменное такси, после чего «Московский извозчик» и в самом деле не смог сдвинуться с места. Может, зря я на него наговариваю и экстрасенс в самом деле обладает некими паранормальными способностями? Но мне-то от этого не легче.

Как бы то ни было, с образовавшейся проблемой нужно было что-то делать, и я принялась ее решать. Менять колесо «Жигулей» – это занятие не для слабонервных. А менять колесо «Жигулей» на промозглом зимнем ветру – и подавно безумие. Руки стыли в ледяной каше, налипшей на шины, болты отказывались подчиняться ключу. Остановившийся рядом жалостливый водитель «рафика» справился с болтами гораздо лучше меня. Он провозился с колесом каких-то полчаса, я бы не одолела их и за два. Дома я оказалась лишь поздним вечером. Открыла дверь и налетела на матушку. Мама ходила по квартире, ломая руки.

– Рома не приходил? – с порога осведомилась я, раздеваясь в прихожей.

– Элька собрала вещи и ушла из дома, – с надрывом сообщила мать, игнорируя мой вопрос. И, не получив ожидаемой реакции, смерила меня удивленным взглядом: – Не понимаю, Лен! Разве тебя не волнует, где твоя дочь?

– Не беспокойся, мамочка, я знаю, где Элька, – отмахнулась я. – Мне очень нужен Рома. Он уже дома?

– Нет его, – пробурчала мать, крайне недовольная мной. – Заглянули на пять минут, а потом ушли.

– С кем ушли? – встрепенулась я.

– Откуда я знаю? Рома привел какого-то типа в беретке, пропахшего котиками. Они посмотрели видеокассету, и Рома куда-то побежал. Гость кинулся за ним. Табуретку опрокинул. И сумку мою с подзеркальника смел.

– Где они смотрели кассету?

– В твоей комнате.

Я быстрым шагом направилась к себе и проверила свою догадку. И точно – та самая кассета, которую они просматривали, застряла в неисправном видеомагнитофоне, и это давало возможность понять, с каким сюрпризом пожаловал к Роману неугомонный Цацкель. Включив прибор на перемотку, я домотала пленку до начала, нажала на воспроизведение и, нетерпеливо кусая губы, принялась ждать. Грянула «Кармина Бурана». По экрану поплыли интерьеры ночного клуба «Эротика». Лучи стробоскопа мелькали на стройной фигуре в голубой тунике, спускающейся с подиума в зал. Камера описала полукруг и выхватила крупный план «Мессалины», проходившей мимо столика плешивого папарацци, и на минуту задержалась на лице актрисы, пытаясь поймать в фокус верхнюю часть гребня, виднеющегося у нее в волосах.

– Вот ч-черт! – вырвалось у меня.

– Лена, что случилось? – заглянула в комнату мама.

– Ничего, мам, – пробормотала я, внутренне цепенея. – Все в порядке.

Я бросилась к телефону и набрала номер «люкса», в котором остановились американцы. Трубку никто не брал. Мне это очень не понравилось, и я принялась снова натягивать сапоги. В лучшем случае их просто нет в номере, потому что мисс Секси Бум, будучи дамой капризной и избалованной, решила вместе с Лео прогуляться по ночной Москве. О худшем я старалась не думать.

– Вы что все, с ума посходили? – возмутилась мать, меряя меня гневным взглядом. – Ты-то куда собралась?

Но я ее уже не слышала. Накинув пуховик, я схватила с подзеркальника свою сумку и ключи от машины и выбежала за дверь.

Москва, 1952 год

Весенние дни редко бывают теплыми. Особенно в самом начале марта. Но Гертруда Яновна не делала себе поблажек даже из-за болезни внука и, широко распахнув окно, привычно занималась физкультурой на промозглом ветру. Мама унесла мечущегося в жару Котю на кухню и, усадив на стул и закутав в одеяло, торопливо готовила завтрак.