Но мальчишки ловко управлялись. Я слегка струхнула. Ну чтоделать женщине в месте, где собираются геи? Сейчас охрана выведет меня вон.

Но потом, оглянувшись, увидела, что за столиками сидит многоженщин, и успокоилась.

Пыльный занавес раздвинулся, и на сцене появился Костик.Зрители затопали ногами, засвистели, застучали приборами о тарелки.

Парень выглядел великолепно. Яркий свет рампы «убил»аляповатый грубый грим, и танцор стал похож на красивую молодую девушку.Двигался он ловко, в такт с музыкой, вульгарных движений не делал. Мне сталоинтересно: каким образом Костик, с бюстом, пришитым к кофточке, будет исполнятьстриптиз?

Но оказалось, что он не собирался раздеваться, очевидно, всяфишка его номера состояла в другом. На сцене танцевал мужчина, жутко похожий наженщину, и присутствующие, думая, что он трансвестит, просто выли от восторга,швыряя на сцену денежные купюры самого разного достоинства. Самое любопытное,что Костик замечательно двигался, у него был явный талант к танцам иизумительное чувство музыки. Наконец свет, на минуту ярко вспыхнув, погас.Зрители принялись топать ногами, хлопать в ладоши, свистеть, шум поднялсяневообразимый. Какую-то минуту в зале царила настоящая какофония, потом лампывновь таинственно замерцали, явив всем пустую сцену. Мне стало понятно, почемусвет, погаснув, не зажегся сразу. За мгновение, пока зал тонул в темноте,ловкий Костя успел подобрать с пола ассигнации.

Я встала и пошла за кулисы. Что ж, вполне вероятно, чтоКостик испытывает огромное удовольствие, танцуя в перьях перед десятками людей,но он еще имеет неплохую сумму в конце такого выступления.

Оказавшись с той стороны пыльного бархатного занавеса, ятихонько позвала:

– Костик!

Ответа не последовало, парня за кулисами не было. Там стояладевица в блестящих трусиках.

Это была обыкновенная девушка, выступавшая топлесс. Верхняячасть одежды у нее отсутствовала, бюст был самый настоящий.

– Чего визжишь? – грубо спросила она. – Офигела совсем? Засценой стоишь, не на помойке с ведром!

– Извините, где Костя?

– А.., его знает, – девица выплюнула изо рта жвачку ипоправила трусики, – глянь в другой кулисе, он туда уходит!

В эту секунду из-за грязного бархата донеслась нежнаямузыка. Хамоватая стриптизерка моментально переменилась в лице. Наглоевыражение сменилось очаровательной улыбкой. Мне показалось, что вокруг хамкизаколыхался белый и пушистый мех.

– Вон туда пройдите, – проворковала она, тыча пальцем влево,– Костян, наверное, там.

Прочирикав эту фразу, она ринулась на сцену.

Я усмехнулась и пошла в указанном направлении. Ох, не зряодин великий русский режиссер сказал в сердцах замечательную фразу:

– Актеры – дети, но это сукины дети.

Спотыкаясь о какие-то железки, я вырулила на крохотныйпятачок, где стоял стул. На нем, устало свесив руки и голову, сидел Костик. Япожалела его, он, наверное, измотался, работая по ночам.

Все-таки человек должен вести активный образ жизни в светлоевремя суток, в темное ему положено спать.

Я хотела подойти к Косте и потрясти его за плечи, но меняопередило давешнее существо в блестящей пижамке, то самое, которое недавноворвалось в гримерную Кости. Оно выскочило с другой стороны кулисы и захныкало:

– Ка-а-астян! Га-а-адкий! Ты па-а-азвонил насчет грима! Фу,пра-а-ативный! Чего молчишь? Ну?

Продолжая стенать, «пижамка» подплыла к танцору и схватилаего за шею.

В тот же момент раздался безумный визг.

– И-и-и-и! Костя! Помогите, все сюда!

Я попятилась в сторону. Константин неожиданно упал напыльный, затоптанный пол. Широко раскрытые глаза уставились вверх, рот былоткрыт, на шее виднелась узкая темная полоска, врезавшаяся в кожу.

Секунду я стояла застыв, словно испуганная собака. Потом вголове стало проясняться.

– Что случилось, – донеслось сбоку, – эй, Ванька, чегоорешь?

«Пижамка» тряслась в истерическом припадке.

На пятачок вышел сухощавый молодой человек в форме охранника.Едва я увидела черную куртку с нашивкой «Беркут», как совершенно против волипобежала по коридору в сторону гримерной Костика. Только бы она была открыта!Впрочем, насколько я помню, танцор просто притворил дверь, но вдруг там стоитзахлопывающийся замок?

Но комната была открыта. Я вошла внутрь, опустила крючок истала рыться в сумке Костика.

Ключи нашлись в боковом кармане, и я сразу узнала тот, отдвери Виктории Евгеньевны: простой, английский. Остальные напоминали странныепалочки со штырьками.

Сломав два ногтя, я отцепила ключ, сунула его себе всумочку, потом прислушалась к звукам, доносившимся из коридора. Очевидно, ужевесь клуб в курсе того, что произошло за сценой.

Слышно, как визжат девушки, бегает охрана.

Каким же образом уйти отсюда? Если я высунусь сейчас задверь, то сразу вызову подозрение.

К тому же охранники у входа в «One» моментально припомнят,что к убитому Огоньку приходила женщина, и тут же «тормознут» меня.

Мой взгляд упал на столик с гримом и штангу с яркимикостюмами. Через пару минут меня было невозможно узнать. Иссиня-черный парикмелким бесом кудрявился на голове. Лицо, густо покрытое тоном, скроваво-красными губами, кирпичным румянцем, не правдоподобно густыми ресницамивыглядело жутковато.

Быстро скинув джинсы и футболку, я влезла в пугающе холодныйкомбинезон из ярко-синей парчи, нацепила босоножки на пятнадцатисантиметровых«гвоздиках». Для полноты картины приладила на голове обруч с прикрепленными кнему перьями и откинула крючок.

Слава богу, именно в этот момент в коридоре оказалось пусто.Я, стараясь не упасть, поковыляла на выход. Господи, до чего же неудобно! Кактолько стриптизерки носят такие туфли! И ведь не просто ходят, но еще и весьмаловко танцуют.

Кое-как я до плюхала до вахты. У двери стоял лишь одинсекьюрити, он посмотрел на меня и удивленно спросил:

– Ты кто?

– Наташа, – пискнула я, – не узнал?

– Тебя в таком виде и мать не опознает. Чего в гриме наулицу прешь?

– Костяна убили!