— Товарищ капитан, полковник Сокольников запретил сдвигать танки с места. Подсудное дело!

— Действуй под мою ответственность. Если будет невмоготу, пой «Расцветали яблони и груши».

— У меня другая песня любимая, товарищ комбат!

Лицо Шилова озарила улыбка, которую так любила его мама, сгоревшая под немецкими бомбами в Сталинграде.

Эрик Краузе, серьезный поджарый, как лис, блондин, внешне отдаленно напоминавший известного немецкого рыцаря — участника очередного крестового похода против «варварского Востока», нравился всем без исключения девочкам на улице провинциального немецкого городка, в котором родился и вырос.

Первые опыты на любовном фронте показали подросшему Эрику, что красивые девушки любят черную военную форму, и так просто идти с каким-то парнем, пусть симпатичным, но без перспектив, не желают. Дурнушки, конечно, были готовы на все, чем Эрик как-то раз воспользовался, едва почувствовав почти непреодолимую для любого подростка тягу к противоположному полу. Впрочем, надо сказать, что воспользовался без особого энтузиазма.

По совету мудрого дядюшки Франца, способного, кажется, даже дьявола привлечь на свою сторону, а также самого фюрера, Эрик выбрал стезю военного. Слушая рассказы дяди, бывшего танкиста, ставшего после досадного ранения интендантом в одной из провинций захваченной Франции, Эрик проявил себя в гитлерюгенде — молодежной нацистской организации, после чего, получив соответствующие рекомендации, легко поступил в танковое училище.

Мама была против военной карьеры сына. Она хотела, чтобы Эрик, как его отец, стал инженером.

Сам отец о будущем сына не разговаривал, как будто такой проблемы вовсе не существовало. Он сутками пропадал на военном заводе под Аугсбургом и в те редкие дни, когда приезжал домой, весь измочаленный и уставший, хотел только одного — кружки свежего пива и монотонного шелеста светских разговоров ни о чем.

Без сожаления оставив свой городок, Эрик с отличием окончил танковое училище, с успехом применяя те математические способности, которые видела в нем мать, однако вовсе не в целях скорейшего освоения инженерного дела, а для мгновенного вычисления в уме нужного артиллерийского угла.

Скоро навык пригодился на Восточном фронте, когда с дальнего расстояния надо было расстреливать многочисленные обозные колонны русских. Они часто двигались довольно шустро, и поэтому приходилось оперативно высчитывать поправки угла с учетом движения.

Способного танкиста заметили и отправили переучиваться на «тигры». Новая тяжелая бронированная махина сразу же впечатлила Эрика своими возможностями.

Если держаться от противника на дистанции более полукилометра, можно было оставаться неуязвимым — такова была броня нового чудесного танка. Скорость позволяла маневрировать, а пушка — бить танки русских с расстояния до двух километров, что поначалу казалось просто невероятным, но вскоре подтвердилось на поле боя.

Эрик прибыл в расположение роты тяжелых танков, находившейся под русским городом Белгород, и был назначен командиром новенького «тигра». Учебные стрельбы прошли не очень хорошо, и Эрик решил провести мероприятие по сплочению экипажа, которому его научил милый дядюшка Франц.

Построив танкистов, молодой командир заявил, что готов терпеть от членов экипажа все что угодно, даже пьянки и самовольные хождения по девочкам, лишь бы во время боя каждый без понуканий и напоминаний всегда отлично знал, что ему следует делать.

Негласный договор был скреплен бутылкой коньяка, которую на днях дядя прислал из Франции, а также веселой пародией на русский хоровод вокруг ободранного пугала на заброшенном деревенском огороде. Инициатором хоровода неожиданно выступил стрелок-радист Гюнтер, который всегда умудрялся оставаться чумазым, даже после мытья в душе.

Юркому глазастому Гюнтеру, поначалу помешанному на цветных фотографиях обнаженных девиц, с недавних пор вдруг вклинились в голову русские хороводы. Они, кажется, будоражили его теперь гораздо больше, чем цветные голые девочки из мужских журналов. Русский хоровод надежно вынес ему мозг, подобно пуле из убойного ствола русского пистолета ТТ.

Эрик отнесся к новому увлечению стрелка-радиста снисходительно. Командир решил, что, по всей видимости, контузия, полученная Гюнтером в Сталинграде, не прошла бесследно.

Наводчик Макс, рыжий упитанный увалень с острыми, как у крысы, зубками, угостил всех сухой колбасой, которую в невероятных количествах постоянно возил с собой, но упорно не сознавался, откуда она у него.

Заряжающий Гельмут, веснушчатый детина с непропорционально маленькой по сравнению с широченными плечами головой и массивным носом, похожим на знатную картофелину, выращенную где-нибудь на юге Саксонии, до безумия любил мясо. С пылающим взором неандертальца он притащил откуда-то свежую сырую свиную ногу, затем в два приема не только разделал ее, но также нарубил фарш для котлет, которые весь экипаж дружно слепил за пять минут.

Механик-водитель Вальтер с мертвенно-бледным лицом и раскосым кошачьим взглядом какого-то сказочного персонажа развел на решетке угли. Если его как следует попросить, он все делал быстро, четко и аккуратно, но иногда мог капризничать, набивая себе цену.

Короче говоря, вечер состоялся и, кажется, спаял экипаж. По рассказам дяди Эрик знал, что теперь фронт либо мигом разорвет спайку, показав огрехи соединения, либо усилит ее и превратит экипаж в монолит. По крайней мере, прошедшие на следующий день учебные стрельбы преподнесли сюрприз — экипаж Эрика занял первое место в роте.

До сих пор не имея в активе серьезных столкновений с русскими танками, ведя боевой счет лишь стрельбой по практически беззащитным колоннам, как в тире, Эрик, конечно, не представлял реальной силы русских и был очень низкого мнения об их противотанковой обороне.

Молодой немецкий лейтенант так верил фюреру и дядюшке Францу, был так уверен в близком окончании войны на Восточном фронте, что непосредственно перед началом наступления рано утром пятого июля тысяча девятьсот сорок третьего года сделал в своем дневнике следующую запись: «Операция фюрера „Цитадель“ началась! Седьмого июля кое-кто будет в Курске, но мы идем дальше. Мама, впереди — захватывающий отдых в Италии. Твои опасения были напрасны, все хорошо!»

Впрочем, ход событий утром пятого июля лишь укрепил Эрика в его презрительном отношении к качеству вражеской обороны. Русские, словно кроты, хорошо врывались в землю, но запирались в ней и ограничивали себя в маневре. Вот почему все советские подразделения без труда перемалывались по очереди.