Неподалеку сияющая от радости крошка Сара смеется и щебечет по-шайеннски с Милой Походкой, дочерью Тихони и Маленького Волка, которая часто помогает мне носить воду. Индейцы прозвали Сару «Белая-Малышка-Говорящая-По-шайеннски» – она первая среди нас, белых жен, научилась бегло говорить на языке индейцев. Им невдомек, насколько это парадоксальное явление: ведь прежде Сара вообще не говорила! А теперь она расцвела, словно роза диких прерий под жарким солнцем – более счастливой и полной сил я никогда ее не видела. Я с трудом узнаю в ней несчастного забитого ребенка, который в отчаянии прижимался ко мне в течение всего нашего долгого путешествия на поезде. Она и ее грациозный супруг, Желтый Волк, не расстаются, словно два голубка – нет сомнений, что они влюблены без памяти.

К слову сказать, наша дорогая Гретхен, Мома’ксебабтабе, или Большеногая, примирилась со своим глуповатым мужем по прозвищу Дуралей. После событий той жуткой ночи ранним летом с обильными возлияниями виски она хорошенько его приструнила, и теперь он, фигурально выражаясь, полностью у нее под каблуком.

Дуралей – ленивый, тщеславный парень с заслуженной репутацией никудышного добытчика. Гретхен частенько запрещает ему входить в вигвам, строго-настрого приказывая: «Сначала принеси в дом ужин, тупая твоя башка!» Нередки и случаи, когда Дуралей возвращается с охоты с пустым мешком, – и тогда все племя наблюдает престранную, хотя и не лишенную забавности сцену: возмущенное семейство в полном составе – Гретхен во главе, за ней мать виновника, дальше – дети, и чем больше, тем лучше – с палками в руках гоняется за беднягой по лагерю. «Хоп! Ах ты тупица! Ах ты тт-убина!» – и Гретхен, с красным лицом шведского викинга кричит на него, пинает и осыпает ударами его голову и плечи, тогда как дети лупят по ногам. «Как ты собираешься содер-шать семью, если т-аже куска мяса не можешь положить на стол? Мы что, всегда будем фф-исеть на шее у тфоего чертова братца или тфоих друзей, и они будут нас кормить и отт-ефать? Я не собираюсь быть попп-ирушкой! Я фф-сегда много работала и зарабатывала на шш-изнь и не намерена получать подачки! Ах ты болван патлатый! Ты посмотри на себя: расфуфырился, побрякушки понавесил, а сам не можешь даже тт-охлого пп-изона притащить домой! Безмозглая ты скотина!»

А несчастный Дуралей шатается по лагерю, уворачиваясь от ударов Большеногой Гретхен, одновременно отражая тычки других преследователей, и в конце концов неизбежно спотыкается и падает на землю, где на него набрасывается стайка малышей, которые колют его короткими палочками и обзывают обидными словами, весело хохоча при этом. Так что не думайте, что жизнь охотника-индейца легка и безмятежна.

При этом в моменты отдыха, когда мы собираемся, вот как сейчас, у камня рядом с заводью ранним утром, Гретхен – эта толстая гладкая корова – всячески выказывает любовь к своему мужу-клоуну. Я думаю, что в глубине души она ужасно рада, что наконец-то обрела мужа, просто хочет, чтобы им можно было гордиться.

– Сс-огласна, он не самый ппа-льшой умник в мире, что правда, то правда, – говорит Гретхен в его защиту. – Но прежде чем пойдут детишки, уж я научу этого фантазера пп-ыть прилежным мужем и тт-обытчиком! Я-то знаю, что и сама не первая кра-ссотка, но работала всегда за троих, и я не я буду, если не получу крепкий тт-ом для своей семьи, хоть индейской, хоть белой, – для меня нет разница! Я шш-енщина работящая, аккуратная и буду лучшей матерью для моих тт-етишек и лучшей женой для своего мужа. Так меня учила моя матушка. И знаете что, тт-евочки, может, мой супружник-дуралей хуже всех в племени, но все ж таки он мой… А еще любит он меня… тта! – Тут она прикрывает рот и хихикает. – Уж оч-чень любит! – И она хлопает ладонью по своим необъятным грудям. – Он просто без ума от моих титек! У него одно на уме – кувыркаться со мной на пп-изониных шкурах!

И тут мы все хохочем. Благослови ее Бог.

Но вот лагерь оживает, и другие хозяйки спешат набрать воды, а некоторые мужчины – члены, как мы зовем их между нами, Дикарского клуба пловцов, идут к берегу для утреннего заплыва. Слышно, как они плещутся внизу и вверху по течению, и птицы начинают сниматься с насиженных мест, ибо человек бесстрашно вторгся на их территорию; по всему пространству слышен звук сотен мощных крыльев, а крики пернатых сливаются в какофонию еще только настраиваемого природного оркестра – кряканье, гогот, щебетание, трели… Но вот они постепенно затихают, и на смену им приходят голоса индейцев, взрослых и детей. Там на холме заступил на смену лагерный глашатай, выкрикивая разные новости высоким пронзительным голосом, и это знаменует конец самой прекрасной и спокойной части дня…

Иногда я отсылаю назад в лагерь с водой Милую Походку, а сама остаюсь на берегу подольше, чтобы писать дневник или общаться с подругами. Она прелестное создание – парни с трудом отводят от нее застенчивые взоры: тонкая, длинноногая, как ее отец, она движется с грацией танцовщицы. В ней совсем нет угрюмости и подозрительности матери, это пытливый, открытый миру ребенок с умными блестящими глазами. Ей очень нравится находиться среди нас, белых женщин, мы научили ее нескольким английским словам, а она, в свою очередь, помогает нам с шайеннским. Большинство из нас потихоньку осваивают язык, и уже могут объясняться с индейцами на примитивном уровне, а в большинстве случаев – поскольку они нечасто пускаются в длинные философские рассуждения – этого вполне достаточно. Милая Походка как раз очень помогает нам в общении, и нам с ней ужасно весело, хотя я догадываюсь, что ее мамочка не в восторге от нашей крепнущей дружбы.

Следующей темы я избегала ввиду ее крайней деликатности, однако теперь самое время упомянуть об одном из самых непростых соглашений, которых нам удалось достичь с дикарями. Речь идет об организации уборных. К счастью, племя нам попалось чистоплотное – в отличие от других. Можно без труда представить себе ужасающую вонь, которая стояла бы в лагере из двухсот человек, если бы каждый просто по надобности ходил в ближайшие кусты. Мигрируя, мы уже набредали на брошенные лагеря – вонь давала знать об их местоположении за многие мили.

Шайенны нашли относительно гигиеничное решение этого вопроса – хотя и не предполагающее особенного уединения. При каждой стоянке выбирается определенное место – как правило, по ветру от лагеря, где все и должны отправлять естественные надобности. Обязанность охранять порядок этой общественной уборной и незамедлительно закапывать фекалии возложена на молодых индейцев. Это первая работа каждого юноши, после завершения которой им доверяют пасти лошадей. Охрана и уборка фекалий организованы не только из соображений элементарной санитарии, но и по той причине, что вокруг лагеря всегда много собак, и при малейшей возможности они не преминут… прошу прощения, что касаюсь столь неприглядного нюанса… вываляться, а порой и угоститься человеческими экскрементами.

Со своей стороны мы, белые жены, внесли кое -какие улучшения в эту сферу. Малышка Мари-Бланш, наша француженка (в конце концов она все-таки «вышла замуж» за брата своего убитого мужа) была просто в ужасе при виде этого места. Ведь французы, при том, что не привыкли часто мыться, изобрели немало хитроумных способов поддержания личной гигиены, так что Мари настояла на устройстве сосудов с водой, своеобразных «биде»; их обязаны доставлять и опорожнять «мальчики Мэри» (так мы их прозвали). Таким образом, хотя бы в этой мелочи – столь существенной для женщин – мы научили дикарей чему-то полезному. Но довольно об этом предмете, который не стоит более детального описания…