критику. Религия - это культурно-специфическая категория с тревожной историей, которая демонстрирует набор произвольных предпосылок. У религии нет ядра, нет необходимых и достаточных условий для членства. Вместо бинаризма, порожденного наивными предпосылками эссенциализма, мы можем говорить о степенях, то есть вещи, обозначенные как "религия", могут быть как колониальными, так и антиколониальными в разных местах. Чтобы отбросить номинализм, отметим, что религия - это не универсальный объект, а совокупность частностей. Соответственно, религия по-разному функционирует в разных культурах, эпохах и дискурсах. Ее отличие от других областей, например светской, непоследовательно и неустойчиво. Религия исторически контингентна. То же самое можно сказать и о "религиях".

Согласившись с этой критикой, мы можем заметить, что, хотя формирование религии обусловлено, оно не является произвольным. Она была овеществлена, но процесс овеществления можно изучать. Религия реляционна, но не несуществует. Она может быть подвижным означающим, но у нее есть особая грамматика. Она является продуктом исторического момента, но не может быть сведена к своему происхождению. Он существует как дискурс, но содержит элементы, которые сопротивляются ассимиляции в дискурс. Он является продуктом гегемонистской власти, но также и местом сопротивления.

Здесь можно было бы сказать еще многое. Но большинство вещей, обозначенных как "религии", разделяют какие-либо общие силы с другими "религиями" только по причине динамико-номиналистских процессов закрепления, что и демонстрирует анализ этой области. (Внутренние свойства они разделяют в основном благодаря миметическим процессам). Различные образования становятся "религиями", будучи названными или классифицированными в качестве таковых в соответствии с внутренней дипломатией, внутренним правом, учеными и т. д.86 Это не телеологический или трансисторический процесс, а процесс, возникший в результате определенной логики в определенный момент западного христианства, и его глобализация была неизбежно избирательной и в некоторой степени произвольной. Более того, она была скорее согласована, чем обусловлена однонаправленным навязыванием или гегемонией. И, как я показал в своих предыдущих работах, должны существовать различные стимулы или механизмы принуждения, которые способствуют закреплению классификации.

Цель религиоведения не в том, чтобы найти лучшее определение рели- гии. Не существует оговоренных или иных определений, которые могли бы охватить эту категорию, поскольку клей, который связывает ее воедино, - это различные динамико-номиналистские процессы (с миметическими процессами, действующими на уровне отдельных "религий"). Это означает, что поиск сущности религии закончен. Нет больше работы, которую можно было бы проделать, анализируя ту или иную "концепцию" религии. Мы не можем просто некритически повторять то, что наши источники говорят о "религии", потому что они часто не согласны с этим и потому что они ошибаются в том, как "религия" на самом деле функционирует как социальный вид. Но это неправда, что о природе "религии" ничего нельзя сказать. Напротив, мы можем рассматривать и анализировать ее историческое и кросс-культурное развертывание, и таким образом мы можем многое узнать о природе нашего социального мира.

Более того, если я прав в своей догадке, что "религия" и большинство других дисциплинарных мастер-категорий по сути являются "историческими индивидами", то нам нужно заняться ими всеми вместе. История того, как "искусство", "религия", "наука" и т. д. появились в качестве транснациональных категорий, - это не несколько историй, а одна большая (хотя и приблизительно современная) история с большим количеством локальных вариаций. Нам не нужно множество автономных усилий по определению или изолированных дисциплин. Напротив, нам нужно больше ученых, работающих вместе, чтобы проследить за развивающимся набором категорий, многие из которых возникли в своей нынешней форме вместе с распространением нынешней версии университетской системы как таковой. Я надеюсь, что эта монография вдохновит на новые проекты в этом направлении. Результаты могут быть очень интересными.

 

В качестве постскриптума я должен отметить, что "социальный вид" - это термин социального вида, который обязательно сам себя фиксирует. Предстоит проделать полезную работу по агрегированию и дезагрегированию его использования. Мы могли бы проследить историю термина и изучить преимущества и недостатки его использования. Если в какой-то момент он станет слишком эссенциализированным, его нужно будет деконструировать. В конце концов, сделав свое дело, он исчезнет. Всему свое время. Но если мы хотим изменить социальный мир, нам нужно сначала понять его.

Часть 3: Гилосемиотика

 

5: Hylosemiotics: Дискурс вещей

 

Значение леса умножается в тысячу раз, если не ограничивать себя его отношениями с людьми, а включить в него и животных.

Ja Kob vo n uex Küll, A Foray into the Worlds of Animals and Humans

 

Представьте себе следующее: Вы отправляетесь на прогулку в предгорья японского города Киото, чтобы посетить синто-буддийское святилище, почитающее Томаса Эдисона и Гейн-риха Герца как "божественных патриархов электричества и электромагнитных волн".1 Поговорив со служителями святилища и собрав несколько брошюр, вы отправляетесь в бамбуковые леса, окаймляющие святилище, где оказываетесь на тропинке, которая постепенно изгибается вверх по горе Арашияма.

Это прохладный весенний день, и по прогнозу ожидается небольшой дождь, поэтому во время прогулки вы следите за небом в поисках признаков осадков. Все указатели на тропе написаны на японском языке, и хотя вы можете читать на этом языке, вам приходится сравнивать указатели с отметками на вашей карте, чтобы убедиться, что вы находитесь в правильном месте. Вы делаете несколько фотографий на телефон, чтобы потом сравнить их с другими снимками с того же места.

Прошло совсем немного времени, и вы оказались лицом к лицу с краснолицей снежной обезьяной, чей ярко-белый мех резко контрастирует с окружающей вас зеленью. Она находится на удивление близко: в десяти футах от вас, сидя на ветке дерева прямо над вашей головой.

Вы оба замираете и смотрите друг на друга. Глаза обезьяны встречаются с вашими, и вы отводите взгляд, чтобы прервать их, а затем снова смотрите на обезьяну, чтобы скрытно увидеть ее реакцию. Легкий ветерок свистит в бамбуке.

Вдруг снежная обезьяна смотрит мимо вас, издает высокочастотный крик и уносится прочь сквозь ветви. Вы без труда распознаете ее крик как сигнал бедствия и слышите, как другие невидимые обезьяны тоже убегают. Не успела обезьяна исчезнуть, как вы оборачиваетесь на звук приближающейся группы японских туристов, идущих в поход с маленькой собачкой, которая, как вы предполагаете, и послужила причиной тревожного сигнала обезьяны.

Почему это важно? По причинам, которые я рассмотрю, этот случай ставит под сомнение многое из унаследованной философии языка, характерной для временных гуманитарных и социальных наук. По крайней мере, если вы погружены в постмодернистскую философию и сопутствующий ей постструктуралистский подход к языку (как это было со мной в марте 2015 года), есть несколько аспектов этой встречи, которые при ближайшем рассмотрении вас обеспокоят. Это связано с тем, что различные особенности