Нам нужно. Нам всем. Поймите, ведь это так просто!

Сквозь разросшуюся боль в груди Лиля осознавала, что все тщетно. Они не поймут. Она слишком слабая, она маленькая, она усталая, она до смерти испугана и не сможет выполнить назначенного ей. Она могла теперь только молиться о чуде.

И чудо свершилось.

Прежде всего, чудом было то, что она оказалась в состоянии вытерпеть такую дикую боль. Игла в ее сердце мягко повернулась, и казалось, ее острие дотронулось до каждой нервной клетки, заставив ее завопить и скорчиться от боли.

– Нет, нет, пожалуйста, не надо, мне больно, Господи, какая боль…

– Я могу прекратить это. Я могу помочь тебе.

Лиля узнала этот голос, прозвучавший в ее голове. Узнала, хотя никогда до этого не слышала. Это говорила сфинга.

– Я помогу, и ты никогда больше не узнаешь ни боли, ни болезни. И твой мальчик тоже. Ты испугалась за него? Ты думала, что я хочу причинить ему вред? Нет, моя бедная глупышка, нет. Мне нужна капля, одна капля его крови… И больше ничего. Дай мне завершить обряд, и вы уйдете отсюда вместе, веселые и спокойные. О, этого мало! Если ты захочешь, если ты попросишь у меня, я сделаю и его здоровым, умным, сильным. Он станет как все дети, ты сможешь гордиться им…

Она сулила что-то еще, но Лиля не слушала. Боль стала чуть тише, и ей показалось, словно по венам ее бежит не только кровь, словно кровь несет с собой что-то еще… Острая, раскаленная, стремительная, летела, подгоняемая ударами сердца, летела по телу ее – игла. Вот что-то нестерпимо острое кольнуло в плечо, прокатилось до локтя, отдалось в руке. В руке Лилиной, привыкшей держать иглу, и творить крестное знамение, и ласкать больного ребенка. Она только ахнула, поднесла ладонь к глазам и тут же отвела, потому что из ладони ударил вдруг луч янтарно-желтого, горячего света, он ударил прямо в небо, затянутое неприглядными темно-серыми тучами. И показалось всем, собравшимся у скалы Кошачьей, что это не с земли в небо, а с неба на землю падает – ярче солнечного! – луч.

– Вот мой ответ.

Усмиренный луч покорно лег в пальцы Лиле, и привычно она сжала его, не хватало только бабушкиного старого наперсточка! А за солнечной иглой тянулась алая нитка – она из Лилиного тела тянулась, от ее щедрого сердца, от жертвующей крови, от верной души.

В два шага она преодолела расстояние, разделявшее ее и замершую сфингу. Лиле понадобилось всего два шага… и шесть стежков. Шесть стремительных стежков волшебной иглой, чтобы зашить сфинге глаза.

Земля содрогнулась. Из недр ее донеслось приглушенное клекотанье, и следующий толчок, гораздо более мощный, заставил толпу содрогнуться. Но те, кто устоял на ногах, кто не зажмурился от ужаса, мог бы заметить, что на площадке перед Кошачьей скалой сфинги больше нет, а есть только маленькая женщина, держащая в объятиях ребенка. Только женщина и ее дитя. Но никто не заметил… Быть может, потому, что все они, жрецы и послушники обожествленного ими существа, вдруг забыли о нем – в одно мгновение и навсегда.

Еще один толчок. Слышен отдаленный гул моря и грохот. Страшно подумать, но, возможно, это рушатся дома. Люди кричат и, наконец, обращаются в бегство. Они бегут, как стояли, толпой. Они охвачены паникой – но в панике этой нет ни капли жестокости. Они стараются помочь друг другу, они несут на руках детей, поддерживают стариков, поднимают упавших. В каждом из них еще горит крупица теплого света… И погаснет не скоро, а быть может, и не погаснет никогда.

И Лиля бежит со всеми, прижимая к себе сына. Она спотыкается, падает на колени и чувствует, как ходуном ходит под ней земля. Чья-то теплая надежная рука поддерживает ее, помогает встать на ноги. Лиля думает, что Дубову удалось отыскать ее в этой суматохе…

Но это не он. Это Димка Попов. В черном костюме, в белоснежной рубашке, он поддерживает Лилю за локоть и улыбается незабываемой своей, добродушной улыбкой.

– Молодец, Лилька. Ты справилась. Я так и знал.

– Лиля! Лиля, очнись! Мы это сделали, Лиля! Ты это сделала!

Дубов берет у нее Егора, тот обнимает его за шею, прячет лицо у него на груди. Рядом Альберт – бледный, с трясущейся челюстью. Он хочет что-то сказать, но не может, только машет рукой.

– Нам нужно вернуться домой… Там Нина, ей страшно…

Но Нинуля уже бежит им навстречу, смеясь и плача, ничего не зная еще об одержанной ими победе.

Утро застает жителей и гостей Лучегорска на окраине, они ютятся в здании заброшенной хлебопекарни – в начале прошлого века выстроенное, это здание стоит крепче, чем прочие. Многие дома разрушены до основания, в том числе и детский дом «Лучик». Стерта с лица земли скала Кошачья – больше не будет она радовать туристов своими причудливыми очертаниями спящей, свернувшейся в клубок кошки! Еще до прибытия спасателей выясняется, что есть и человеческие жертвы. Погиб Виктор Иванович Орлов, отец директора рыбоперерабатывающего заводика. Похоронили его честь по чести, словно не директору он отцом был, но всем жителям Лучегорска. Глава местной администрации Дмитрий Ильич Кащеев произнес над могилой такую речь, что горожане возрыдали. А сам директор пропал без вести. Его искали, но так и не нашли.

Постепенно жизнь входит в привычную колею. Никто не говорит о сфинге, словно никто и не помнит ее. Быть может, так оно и есть. Восстанавливают разрушенные дома, некоторые отстраивают заново. Утихают досужие разговоры о том, что вот-те на-те, никогда в Лучегорске землетрясений не было, а тут такое бедствие! Расформировывают «Лучик», его решено не восстанавливать. Детей развозят по другим городам, но большинство из них все же остается в Лучегорске. Стихийное бедствие, очевидно, разбудило хорошие, нужные чувства, дремавшие в душах многих горожан, и они наперебой усыновляют сирот, иных берут под опеку.

Изменяются и жизни тех людей, которые при землетрясении вовсе не присутствовали. Например, в ту ночь Тамара Павловна Орлова просыпается одна в огромной, совершенно чужой квартире. Она готова завопить от ужаса, но сама вдруг слышит чей-то крик… Это плачет ребенок, и после недолгих поисков она находит его, бедного, растерянного и испуганного мальчика. Сама нуждаясь в утешении, она утешает его, и страх уходит из ее души и воцаряется там удивительный покой. Она баюкает мальчишку и шепотом говорит ему, что никому-никому его не отдаст, они всегда будут вместе. Конечно, правда. Ведь она теперь – его мама. И к слову, все слова и клятвы, данные в эту ночь, сбываются…

* * *

Прошло три месяца, а Лиля все еще не приехала, хотя обещала приехать каждый день. Это было обидно. Не потому, что Дубов такой обидчивый слюнтяй, а по многим реально существующим пунктам.

Это было обидно потому, что Шустов с Нинулей прямо из Лучегорска махнули в Москву, заскочили только по дороге к Нинулиным родителям успокоить их и представить им Альберта. Они уже приезжали в гости к Дубову и выглядели такими счастливыми, что Дубов мог только сопеть и отворачиваться.