время. Как только принц оказывался рядом с этой девчонкой, Артефакт начинал проявлять признаки жизни. Правда, кое-кто во дворце пытался это скрыть, подделывал данные артефактных вспышек, но для старика-эльфа картина была предельно ясна.

Вообще, в последнее время именно Родовой Артефакт королевства приносил все больше опасений. Он был активен и словно наливался силой, а это угрожало всем планам пожилого эльфа, потому что уже несколько сотен лет он пытался сместить негодную правящую семью… Предназначенная Дева была всему виной, значит, ее нужно изгнать как можно дальше и как можно скорее!

Чтобы прямо сейчас отвлечь Оливентиуса, он приказал своим шпионам во дворце ворваться в Храм Родового Артефакта и учинить там беспорядки. Принцу еще долго придется отсутствовать, поэтому с этой дамочкой можно будет плодотворно поработать…

Так как женщина вела себя странно, Мотандорр засомневался в том, что она действительно осведомлена о своей роли и важности. Но это ведь совершенно меняет дело! Запудрить ей мозги будет гораздо проще!

И эльф решил рискнуть: начал плести паутину лжи с первых же слов.

— Вы знаете о том, как важна Предназначенная Дева для королевской семьи? — провещал он серьезным голосом, словно собрался ее отчитывать. Девушка немного затравленно кивнула, а эльф продолжил, — Вам нужно немедленно покинуть дворец, потому что… вы мешаете наследному принцу найти свою Деву!!!

Мотандорр прищурился и даже перестал дышать на несколько мгновений, внимательно вглядываясь в лицо растерянной эльфийки, и по ее печальному вздоху понял, что гнилые семена сомнений упали в благодатную почву.

— Вам здесь не место! Вы ведь не хотите навредить королевской семье???

Девушка отрицательно мотнула головой и опустила лицо. Вся ее поза выражала огромную скорбь, и она по-прежнему полусидела на полу и почти не двигалась.

— Покиньте дворец немедленно! — громогласно заявил старик, ударяя по полу своим посохом, и иллюзия пустой комнаты резко рассеялась.

Когда девушка подняла свое лицо снова вверх, она оказалась в своих покоях совершенно одна…

* * *

Олив

Их было более десяти человек. Воины, одетые в одежду королевских гвардейцев, пытались повредить Родовой Артефакт! Я почувствовал это, когда у меня под ногами затрясся пол, и сердце остро всколыхнулось в груди. Я был связан с Артефактом, поэтому сразу понял, что дело в нем.

Мне пришлось развернуться и вместо темницы бежать к Храму. Охранники без сознания лежали у открытых дверей, из Храма слышались звонкие удары — противники (а может, действительно просто предатели, вышедшие из рядов наших гвардейцев) мечами ударяли по гладкой поверхности огромного золотистого кристалла, так что повсюду сыпались искры.

Я вознегодовал так сильно, что ветром ворвался в Храм. Мои руки взлетали, меч беспощадно разил, а сердце не могло успокоиться от глубокого чувства возмущения и гнева, обрушившегося на меня в эти секунды. Родовой Артефакт был самым священным предметом всего королевства, а эти кощунники посмели поднять на него свои поганые мечи!..

Но они были неплохими воинами. Я отбивал их выпады, уклонялся от ударов, выбивал из рук их мечи, и через пять минут из десяти передо мной осталось четверо.

Но они были самыми ловкими. Я заглядывал в их лица, пытаясь понять, знакомы ли мне они, но они казались чужими. Какие-то новенькие или просто замаскированные под гвардейцев?

Все четверо набросились одновременно. Один — самый сильный и матерый — уверенно полоснул меня по плечу. Брызнула кровь. Рука, держащая меч, на мгновение онемела, и я быстро перекинул оружие в левую руку.

Но гнев придал мне сил. Я призвал и сконцентрировал в груди магию, завертелся в смертельном танце битвы и смог положить еще одного противника

Вдруг рядом появился некто. Он рванул ко мне на помощь, поразив мечом замахнувшегося на меня гвардейца, а я обернулся, чтобы взглянуть в его лицо.

Мое тело предательски онемело, и я едва не лишился головы. Это был Алекс, только… другой, прежний…

— Олив! Защищайся! Не стой столбом!!!

Я опомнился и взмахнул мечом. Вдвоем мы за считанные секунды расправились с последними противниками, а потом, усиленно дышащие, повернулись друг ко другу лицами.

Я смотрел на него и… словно не узнавал. Почти такой же высокий, как я, даже более широкоплечий, чем раньше, крепкий и сильный — это был действительно мой младший брат. Но не тот, которого я знал в последние месяцы и который неизбежно изменялся под незримым воздействием проклятой болезни, а прежний Алекс — мой братишка с волевым взглядом и теплой улыбкой, которая скользнула по его губам прямо сейчас.

— Олив! — воскликнул он и бросился ко мне, отбрасывая в сторону окровавленный меч. Он обнимал меня так, как будто очень давно не видел, как будто вернулся с того света. Обнимал крепко, по-братски, по-мужски похлопывая меня по плечу…

Я растерялся. Растерялся так сильно, что в первые мгновения даже не обнял его в ответ. Но потом опомнился, тоже отбросил свой меч и крепко сжал в его объятиях. Я ощутил его знакомый запах, но… никаких феромонов!

Я снова смутился и просто не знал, что же думать.

Вдруг в моей памяти всплыли слова, которые я сказал ему еще час назад, когда мы с ним были в поле: «Если ты скован этими отношениями, то вернись в свой настоящий облик, и давай постараемся всё это забыть!.. Но, если ты все же готов быть со мной, то… я согласен пройти через любые трудности, но сохранить нашу любовь!».

Выходит… он выбрал? Вернулся в свой истинный облик и снова стал просто моим младшим братом???

Мое сердце неожиданно пронзило болью. Такой острой и жгучей, что я внутренне взвыл. Но лицо осталось бесстрастным, поэтому, когда мы разомкнули объятия, я ничем не выдал своей внутренней агонии.

— Я уважаю твой выбор, — проговорил я как можно спокойнее, но Алекс почему-то сделал странное лицо, словно совершенно не понял, о чем я говорю.

— А что здесь вообще произошло? — спросил Алекс, оглядываясь, и я рассказал ему о попытке навредить Артефакту.

Мы покинули Храм и, найдя начальников стражи, передали всех раненых и убитых дворцовым военным.

— Олив, ты тоже ранен, — заметил Алекс, хмуро поглядывая на мое окровавленное плечо. — Пойдем скорее к лекарю Брахману!

Я взглянул на брата и снова поразился тому, как резко он изменился. Словно и не было последних месяцев, во время которых между нами родилось запретное чувство, словно это был просто какой-то странный и непонятный сон…

Я остановился прямо посреди коридора и сказал:

— Алекс, я хотел бы откровенно поговорить…

В его глазах промелькнуло что-то странное, похожее на страх или беспокойство, но он тут же утвердительно кивнул…

Мы вошли в мой кабинет, и я снял с себя рубашку, желая обработать рану без привлечения лекарей. Алекс молча принялся мне помогать. Он достал необходимую мазь и осторожно начал наносить мне ее на рану. Его прикосновения были мягкими, осторожными, но впервые за очень долгое время меня ничего не пронзило. Я вдруг понял, что уже сильно привык видеть его в личине девушки, и что его истинный облик стал для меня как будто бы чужим.

Я наблюдал за его красивым юношеским лицом, и мне совершенно не хотелось его поцеловать или притронуться. Сама мысль об этом казалась странной, противоестественной, хотя совсем недавно я с великим упоением делал это и не мог остановить себя…

Что происходит? Выходит… наша любовь закончилась? Но почему же я все равно чувствую щемящую боль в груди? Почему у меня ощущение потери и глубокого страдания, как будто я все-таки что-то упустил???

Алекс на мгновение оторвал взгляд от моей раны и встретился со мной глазами. Мы замерли в непосредственной близости друг от друга, и я все еще не мог понять, что теперь между нами.

— Олив, что с тобой? — вдруг прошептал брат, видя затаенное в моих глазах, плохо скрытое отчаяние. — Расскажи, что происходит?

Да уж, очень странный вопрос! Неужели он действительно думал, что для меня разрыв наших любовных отношений пройдет легко и безболезненно? Может, именно для него это пустяк?

Я невольно вздохнул и смущенно отвел взгляд.

— Я… все в порядке, брат, — пробормотал я. — Это временно, пройдет…

Алекс вдруг не на шутку испугался, схватил меня за локоть, словно заставляя снова повернуться к нему.

— Олив! Прошу тебя, объясни мне!

Я снова посмотрел на него, но потом твердо произнес:

— Алекс! Все нормально! Я принял