– Ерунду вы говорите.

– Ругаетесь? Вот сейчас дружинника позову! Слышали, какие цитаты приводили!

– Он писал это давно.

– Ну и что, что давно?

– А я учитель. Если бы я не верил в воспитание, какой бы я был учитель?

– Таких учителей, как вы, нам не надо!

– Вот посылаем своих детей – а чему они их научат?

– Но ведь Бродскому не дали даже оправдаться!

– Хватит! Наслушались вашего Бродского!

– А вот вы, вы, которая записывали! Зачем вы записывали?

– Я журналистка. Я пишу о воспитании, хочу и об этом написать.

– А что об этом писать? Всё ясно. Все вы заодно. Вот отнять бы у вас записи!

– Попробуйте.

– А что тогда будет?

– А вы попробуйте отнять. Тогда увидите.

– Ага, угрожаете! Эй, дружинник! Вот тут угрожают!

– Он же дружинник, а не полицейский, чтобы хватать за каждое слово.

– Эй, дружинник! Тут вас называют полицейским! Выселить бы вас всех из Ленинграда – узнали бы, почем фунт лиха, тунеядцы!

– Товарищи, о чем вы говорите! Оправдают его! Слышали ведь, что сказала защитница.

Суд возвращается, и судья читает приговор:

Бродский систематически не выполняет обязанностей советского человека по производству материальных ценностей и личной обеспеченности, что видно из частой перемены работы. Предупреждался органами МГБ в 1961 году и в 1963-м – милицией. Обещал поступить на постоянную работу, но выводов не сделал, продолжал не работать, писал и читал на вечерах свои упадочнические стихи. Из справки Комиссии по работе с молодыми писателями видно, что Бродский не является поэтом. Его осудили читатели газеты «Вечерний Ленинград». Поэтому суд применяет указ от 4. V. 1961 года: сослать Бродского в отдаленные местности сроком на пять лет с применением обязательного труда.

Дружинники (проходя мимо защитницы): Что? Проиграли дело, товарищ адвокат?

Февраль-март 1964 года

Публикация А. А. РАСКИНОЙ

Комментарии Э. Л. БЕЗНОСОВА

Фрида Вигдорова

«Но тут появился документ»

Выступление на вечере памяти Фриды Вигдоровой в 2015 г.

Главное, о чем я хочу сказать, – это о роли этой записи суда над Бродским в моей жизни. Я хорошо помню, как в 65-м году я зашел к Люше – Елене Цезаревне Чуковской[64] – и получил от нее эту самую запись. Прочитал я ее и понял, что после этого необходимо жить как-то иначе. Влияние этой записи было чрезвычайное.

Вот 64-й год – дело Бродского. А в 65-м году были арестованы Синявский и Даниэль[65]. После этого – дело Владимира Константиновича Буковского[66] и других, демонстрация против ареста Гинзбурга[67] – Галанскова[68]. На самом деле, детали и последовательность не важны. 65-й, 66-й, 68-й год – каждый год выходили книги Самиздата. Книги, которые были опубликованы за границей, а в России – нет… По делу Синявского и Даниэля, по делу Буковского, по делу Гинзбурга – Галанскова и по моему собственному – делу о демонстрации против ввода войск в Чехословакию в 68-м году.

Первую такую запись сделала Фрида Абрамовна, и она поставила очень высокий стандарт. Это было так высокопрофессионально написано, что все говорят, что это художественное произведение. Оно всё же документальное, но влияние его чрезвычайно сильное, как у художественного. Я не знаю, на самом деле, где границу эту проводить. Мы знаем, что Фрида Абрамовна сидела и записывала. Потом ее пытались прервать, потом она писала по памяти, потом по памяти она получила детали от других людей, которые были в суде, и этот процесс повторялся. На деле Синявского и Даниэля их жены, Марья Васильевна Синявская и Лариса Иосифовна Богораз[69], сделали записи во время суда, и их практически не прерывали, хоть и спрашивали пару раз: «Что вы с этими записями будете делать?» Все-таки они были жены, они там сидели, какой-то декор соблюдался. Они сделали запись, и она была отдельно передана на Запад. До этого ее получил Алик Гинзбург, и Алик Гинзбург составил свою знаменитую «Белую книгу» – «Дело Синявского и Даниэля», которая циркулировала в Самиздате. Он ее принес в КГБ, чтобы показать, что он работает открыто и честно. Это ему не помогло, его арестовали. Я был другом Алика Гинзбурга, и я решил: я должен сделать книгу по делу Александра Гинзбурга. Одновременно произошло дело Буковского, и я решил: я должен сделать эти книги. Я убил, наверное, года полтора своей жизни на то, чтобы составить документы. Дело в том, что записей как таковых не было, никому не только не разрешалось записывать – большинство участников процесса, свидетелей и родственников выгоняли из зала. Я интервьюировал их, мне помогали мои друзья, Наташа Горбаневская[70], Илья Габай[71] и несколько других человек, мы интервьюировали людей и получали записи уже вторичные, потом немножко редактировали их. Конечно, это не было никакой стенограммой (но и у Фриды Вигдоровой была не стенограмма), это была вторичная работа, и после этого всегда было очень трудно найти пишущую машинку. Найти, у кого оставить бумаги, где перепечатать, как отредактировать и т. д. Когда я закончил дело о демонстрации Владимира Буковского и других, в этот момент не было машинки, на которой можно было бы всё перепечатать, это были рукописные обрывки, частично – мои, частично – еще чьи-то, и Наташа Горбаневская (в это время она снимала квартиру на Сивцевом Вражке) говорит: «Я перепечатаю это всё, если ты найдешь мне машинку». Я жил недалеко от этого места, и ко мне зашли – это будет интересная история – Лара Богораз, которая работала в Институте русского языка недалеко от моего дома, – она зашла на ланч, – и ее приятельница Люда Алексеева[72], молодая красивая женщина, она была на 10 лет меня старше, но выглядела так – яркая, интересная женщина. Я сказал, что необходимо найти машинку, мне надо закончить эту историю, передать ее и покончить с этим. И Люда сказала: «Знаешь, у меня есть машинка, можешь завтра прийти и забрать». Она предупредила, что машинка большая. У меня папа был альпинист, я взял огромный альпинистский станковый папин рюкзак и пришел на Динамо, где жила Люда Алексеева со своим мужем Колей Вильямсом и сыном Сережей. Я неожиданно пришел к ним. Люда очень покраснела, потому что она не предупредила ни мужа, ни сына, и сказала: «Павлик, вот тебе машинка». И тут они на меня оба набросились: «Что?! Ты возьмешь машинку, эта машинка погибнет, у нас не будет машинки!» Я говорю: «Выясняйте это с Людой». Я положил машинку в рюкзак и ушел, оставив Люду на растерзание семьи. Я донес машинку – это был «Ремингтон» огромного размера – на Сивцев Вражек, Наташа села и перепечатала книгу о деле Буковского, и на этой же машинке она потом перепечатала первый выпуск «Хроники текущих событий». Ведь было только несколько книг об этих процессах – потому что это трудоемкое, опасное занятие, отнимающее много времени. И мы понимали, что процессов будет больше, людей будут сажать. И это уже было невозможно. Тогда и родилась идея, которая в нашем маленьком диссидентском кругу носилась: давайте сделаем какой-то бюллетень! И Наташа сказала: «Я это сделаю». И она села, – она тогда была беременна, не работала, – и на этой машинке она напечатала первую «Хронику текущих событий». И вот смотрите, откуда это идет, – с записи Фриды Вигдоровой. Понимание, что эти документы должны появиться в письменном виде, чтобы не просто рассказали, ну, посадили какого-то поэта в Ленинграде, кто тогда знал этого поэта, – всё было бы переврано… Но тут появился документ, и вот эта документальность стала основой политического правозащитного Самиздата.