там твоя девчонка, простила твою внезапную отлучку?

— Не простила. Мы расстались.

— Расстались? — выдохнула Ирка. — А какого ж ты мне тогда мозги паришь? Теперь я понимаю, почему ты злишься. Ну, прости, я не специально.

— Ты тут ни при чём. Но да, мне жаль. Хорошая была девчонка. Красивая.

— Сочувствую, Север, — вздохнула Ирка.

И покачала головой, пользуясь тем, что он не видит.

«Красивая! Всё-то вам красивых подавай! И да, Воскресенский рад, — добавила мысленно, вспомнив, что так и не ответила. — Нет, он счастлив. Сказал, даже из вещей ничего не брать. Всё купим. Так что я, Петя, в Москву на шопинг», — посмотрела она на гору ненужной одежды и сунула обратно в шкаф чемодан.

— Поеду налегке, — сказала она себе под нос, но Север услышал.

— Ты, главное, возвращайся. А то уговорит тебя и останешься.

— Не уговорит, — снова вздохнула она.

Север уговорил бы, Северу и говорить бы ничего не пришлось — он делал, а Вадим… Вадим слишком плохо её знал и слишком часто не понимал, чтобы приручить так быстро. Даже его отец понимал Ирку лучше, чувствовал. Каким-то странным образом они словно были на одной волне.

Ну вот, она только о нём подумала, а он уже звонит, — посмотрела Ирка на телефон.

— Петь, у меня звонок по второй линии. Это по работе. Давай, до связи! — сказала она и ответила Воскресенскому.

— Пока ты не улетела, — сказал Борис Викторович, как обычно, без лишних предисловий. — Мне надо, чтобы ты кое-куда подъехала с паспортом.

— Хорошо, а когда?

— Давай минут через сорок. Такси возьми. Я заплачу, — назвал он адрес и повесил трубку.

57

Ирка решила, это будет его квартира, но это была клиника.

Клиника репродуктивных технологий.

— Нет, я не рискнул держать всё это дома, — ответил Борис Викторович на её немой вопрос и пустой транспортный крио-контейнер. — Я уже обо всём договорился, но надо, чтобы ты кое-что подписала.

— Я? — удивилась Ирка.

— Ну не я же. Я не могу быть донором яйцеклеток. Поэтому вот тебе договор, вот бланки, вот ручка, — посадил он её за стол. — Доктор объяснит, что к чему, а я пойду пока покурю, — похлопал он себя по карманам. Ирке не надо было объяснять, почему обычно хладнокровный, как кальмар, великий адвокат нервничал.

— Согласно вот этой бумаги, мы провели… Согласно этой, вы даёте согласие… Согласно этой, отказываетесь… Согласно этой, мы оказываем вам услуги… — объясняла доктор, тыкая пальцем в строку, где Ирка должна поставить подпись.

— Что-то ещё от меня требуется? — уточнила она, когда бумаги закончились.

— Нет. Всё, только ваши паспортные данные, — сделала она копию паспорта и вернула Ирке документы.

— Теперь этот ребёнок мой? — спросила она у Воскресенского и помахала рукой перед лицом, когда он дохнул на неё табаком.

— Угу. Наш. Но ты от него только что отказалась.

— Ужас! Я кукушка.

Он обнял её за плечи.

— Осталось только найти суррогатную мать и молиться, чтобы всё получилось.

— Мне кажется, это будет девочка.

— Очень на это надеюсь, — прижался он губами к её макушке. — Ведь внука мне родишь ты. Вы уж там постарайтесь с Вадиком, в Москве, — подмигнул он.

— Борис Викторович! — укоризненно покачала головой Ирка.

— Давай, хорошо тебе съездить. Вадиму привет. Скажи, что люблю я его, дурака.

— Это уж вы сами как-нибудь, — категорически отказалась она. — Меня не впутывайте.

— Ладно, сами так сами. Разберёмся!

Он махнул рукой, когда её такси поехало. Она махнула в ответ.

И очередной раз подумала, как они с сыном похожи, когда увидела Вадима с букетом в аэропорту.

Гладко выбритый, с копной вьющихся волос (он, наконец, постригся), хотя Ирка и не возражала, когда он стягивал длинные волосы в хвост.

— Башка болит от резинки, — пояснил он.

— Знакомо, — улыбнулась она.

И словно они всю жизнь были вместе, легко и непринуждённо разболтались.

Словно они всю жизнь жили вместе, хозяйничала Ирка на его кухне.

Вряд ли Вадим сам что-то готовил, но укомплектована она была от и до. О чём бы Ирка ни подумала, например, о тёрке для «корейской моркови» или сетке, чтобы жареное мясо не брызгало — у него уже было.

— Держи! — торжественно вручил он ей банку с кетчупом и открыл дверь в спальню.

— Да я же пошутила, — засмеялась она, стоя у его круглой белоснежной кровати.

— Да кто тебя знает, — усмехнулся Воскресенский. — Но я не против.

Нет, кетчупом заливать это произведение искусства она не стала, сколько бы баб там ни перебывало до неё. В конце концов, он тоже у неё не первый и она оказалась не права — кровать очень удобная. В меру мягкая, в меру упругая — как раз что надо.

— К чёрту достопримечательности, — ответила Ирка, когда Вадим спросил, хочет ли она куда-нибудь сходить. — Музеи, мавзолеи и красные площади — мимо меня.

Но с радостью согласилась пойти на трек — погонять на машинах, осталась в восторге от ипподрома и даже выиграла кучу денег, поставив на лошадь по кличке Козырная.

— Могу себе позволить, — вывалила она весь выигрыш за платье, когда они поехали в торговый центр «одеваться».

Воскресенский только развёл руками:

— Тогда с меня туфли. И я знаю, куда просто обязан отвести девушку в таком наряде.

Они поехали в театр. Потом в ресторан. А потом… потом отпуск закончился.

— Не уезжай, пожалуйста! — взмолился Воскресенский, накануне отъезда.

Ирка лежала у него на плече. В панорамные окна колотил дождь. Казалось, они одни в целом мире за серой завесой дождя.

— Я должна, — коротко вздохнула она.

— Ты знаешь, что отец расстался с женой?

— Не просто расстался, Вадь, развёлся.

— Это так странно… — задумчиво уставился он в потолок.

Странно было, что они заговорили об этом только сейчас, спустя целую неделю, что Ирка провела у него в Москве. Хотя нет, не странно. Им было так интересно, так уютно и так легко вместе, что не хотелось впускать в свою жизнь никого и ничего. Ни прошлое, ни неприятное. Не хотелось думать о других людях. Не хотелось думать вообще ни о