– Ну и ладно, – отозвалась она. – Не будешь у меня тут под ногами мешаться. Я займусь уборкой да стиркой.

Она чуть не добавила: «И расследованием», – но вовремя спохватилась.

– Только никуда не выходи! – встревоженно проговорил профессор.

– Не пойду, не пойду, не бойся.

И Катя отправилась на кухню: разогревать омлет, варить себе единственную ежедневную – и от этого такую вожделенную – чашечку кофе.

К двенадцати, как раз в то время, когда Павел Синичкин заканчивал провокационный допрос господина Лессинга, профессор Дьячков наконец-то убрался из квартиры.

Катя загрузила в посудомоечную машину вчерашнюю и сегодняшнюю посуду – омлет с сыром, надо признать, мужу удался – и пошла переоделась в старенькие джинсы и футболку. Потом отправилась в ванную разбираться с бельем. Мысли ее между тем были куда как далеки и от посуды, и от белья.

Вчера она, после трех звонков бывшим аэродромным сотоварищам, узнала-таки домашний телефон Никитки. Но случилось это поздно – уже в начале двенадцатого, – и звонить ему в такой час Катя не решилась. Предстояло сделать это сегодня, и Екатерина Сергеевна ломала голову: о чем его спрашивать? И что ему рассказывать? Чем вообще объяснить свой звонок?

Версия, что преступления совершал маньяк – кто бы он ни был, Никитка или кто-то другой, – казалась Кате сомнительной. Ну, ладно – маньяк еще мог стрелять в нее на Страстном бульваре. Мог он, конечно, и проникнуть в особняк Лессингов и подпилить – или что там с ними сделать? – тормоза у обеих машин. Но побывать на кухне у Валентины… Подложить отраву в грибы… Как-то трудно себе это представить…

И потом: каков мотив? Что же, Никитка мстил им, четверым, за то, что каждая из них ему в свое время не дала? Но если так, ему надо пол-Москвы порешить. Никитке никто не давал.

«Но, впрочем, маньяк – он и есть маньяк, – подумала Катя. – И ход мысли у него – нечеловеческий. И мотивы – безумные…»

Так что надо звонить…

Катя по ходу дела отсортировала белье: белое – к белому, цветное – к цветному, джинсы – к джинсам, шерстяные и шелковые кофточки – отдельно.

Звонить Никитке пока не хотелось, а Катя привыкла доверять своей интуиции. Если чего-то делать очень не хочется, считала она – этого делать не надо. Пока не надо.

Никогда не следует саму же себя пришпоривать. А когда решение, как вести разговор с предполагаемым маньяком, созреет – тогда придет и желание звонить. Надо дождаться вдохновения. А оно даже для домашнего хозяйства нужно – не то что для звонка потенциальному убийце.

Катя загрузила в машину «Занусси» первую порцию белья – белого. Засыпала в лоток порошок, залила ополаскиватель, выбрала и запустила программу для белого хлопка. «Ну вот, – подумала удовлетворенно, – теперь больше часа у меня есть». Машина, умница, пригляда не требовала.

Катя отправилась в коридор, достала из стенного шкафа пылесос.

Мысли ее вдруг перекинулись на Машу. «Она ведь в самом деле единственная из нашей четверки, кто не пострадал… Но зачем ей, спрашивается, охотиться за нами? Зачем ей – убивать нас?.. Что она – мстит за свою неудавшуюся жизнь? Ревнует нас – к нашему успеху?..»

«К успеху! – усмехнулась Катя. – Вот так успех! Орудуешь тут пылесосом… Нет бы горничной уборку поручить…»

Пылесос, привезенный еще из Парижа, гудел как паровоз.

«А что? – возразила она себе. – В мире-то все относительно. И по сравнению с ее, Машиной, жизнью – все мы добились какого-никакого, но успеха. У Вальки – муж, сын, машина, особняк… Полным-полна коробочка. У Настюши тоже все, казалось, было. Свое дело. Фирма. Дом на Мальте. Джип. Молодой любовник, опять же… Да и у меня, если поглядеть со стороны, все очень даже в шоколаде: муж, машина, ученая степень, любимая работа… К тому же у нас троих всегда в жизни было что-то еще, кроме парашютов. А у Машки вся жизнь сходилась на аэродроме. Как она мечтала, что наша команда станет ездить по миру, собирать медали… А мы Машу – бросили. Ее мечту – предали. Занялись каждая своими делами…»

Катя выключила пылесос и перенесла его в кабинет.

Включила, принялась орудовать еще яростней. Из-под мужниного стола пылесос вдруг выгреб носок – от пыли он стал похож на серую мышку. Катюша выключила прибор и брезгливо, двумя пальцами, отнесла находку в ванную, присовокупила к груде грязного белья.

Вернулась, снова включила шумно сосущий агрегат. «Но неужто за это Маша могла нас – убивать? – продолжила она свои мысли. – Это как же тогда надо нас ненавидеть! О таком и Достоевский не писал: чтоб за мужа и машину – убивать подруг!.. Нет, что-то здесь не так… Или она с ума сошла? Допилась до белой горячки?..»

– До белой горячки, до белой горячки… – повторила она вслух. Внезапно, без всякой связи с ходом ее рассуждений, у нее родилась идея: о чем говорить с Никиткой, когда она до него дозвонится.

И кураж звонить ему – сразу же появился.

Катя выключила пылесос, отерла пот со лба. Решила: надо выпить чайку и все обдумать.

– Алло? Здравствуйте!

– Здравствуйте, – неуверенно произнес тусклый, немолодой женский голос.

– Могу я поговорить с Никитой?

– А кто его спрашивает? – настороженно спросила женщина.

«Лучшая ложь – это правда», – решила Катя и сказала:

– Это его старинная знакомая. Еще по аэродрому.

– Никиты сейчас нет, – неуверенно сказала женщина.

– А когда он будет?

– Я… Я не знаю… А кто это говорит? Конкретно? Что ему передать?

«Передать»… Значит, он жив-здоров…

– Это Катя Калашникова. Знаете, он мне очень нужен – сейчас и срочно.

Катя старалась, чтобы ее голос звучал вдохновляюще.

– Зачем?

– Понимаете, – начала она вранье, – у меня есть парашют, о котором мечтал Никита. И я хотела бы продать его – очень, очень дешево! – практически подарить! И хотела бы продать – именно ему. Он так мечтал о нем, давно просил меня достать именно такой…

Она постаралась придать своему голосу ту хрипловатую завораживающую пикантность, которая безошибочно действовала на мужчин – а иной раз пробивала даже женщин.

– Боюсь, что Никите больше не понадобится парашют… – вздохнула женщина.

– А что случилось? Что с ним?

– Он… Он… Он… – женщина внезапно залилась слезами.

– Что?

И тут собеседница бросила трубку.

«Бип-бип-бип-бип…» – Катя бестолково слушала в трубке короткие гудки.

Вот так поговорили. Вот так вдохновение!

…Раздался препротивный сигнал стиральной машины: освобождай, мол, меня. Катя вздохнула и отправилась в ванную. Выложила белье в пластмассовый тазик. Закинула в машинку новую пищу – свои цветные кофточки и Андреевы рубашки – засыпала стиральный порошок. Закрыла, запустила программу.