Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты сегодня без своего альбома. Впервые вижу тебя без него.
– Ну и что? Не ношу же я его с собой постоянно.
– Извини.
– Сейчас я способна думать только о том, Окулист это или нет.
Джон покорно последовал за ней к грузовому лифту, стараясь справиться с раздражением.
– Ты могла бы просто сказать, что это не мое дело, – проворчал он.
– Могла бы, – с готовностью согласилась Мэгги, но Джон все равно решил рискнуть.
– Быть может, так оно и есть на самом деле, – сказал он. – Скажи честно, Мэгги, много ли ты считаешь нужным от меня скрывать?
Мэгги бросила на него нетерпеливый взгляд, но сразу смягчилась.
– Очень немногое, – сказала она. – Но давай поговорим об этом в другой раз.
Вспомнив, о чем предупреждал его Квентин, Джон совладал со своим любопытством.
– О'кей.
По лицу Мэгги скользнуло что-то вроде благодарной улыбки, и Джон от души порадовался, что сумел сделать ей приятное. И все же ему по-прежнему очень хотелось узнать, что же расстроило Мэгги так сильно. Даже не расстроило, а… выбило из колеи, смутило, даже испугало. Но Мэгги явно не стремилась поделиться с ним своей тайной.
В нескольких шагах от дверей грузового лифта Мэгги остановилась и вся как-то подобралась. Взгляд ее стал сосредоточенным, обращенным в себя, на лице застыло упрямое, решительное выражение, и Джону, внимательно за ней наблюдавшему, стало немного не по себе. Он никогда не верил в предчувствия, но, повинуясь внезапному порыву, сказал вдруг:
– Послушай, Мэгги, может быть, лучше немного подождать?
Она смерила его отсутствующим взглядом.
– Подождать? – спросила она холодно. – Чего?
– Ну, пока это… выветрится, – смутился Джон.
Мэгги пожала плечами.
– Ты боишься, что я могу вообразить что-то ужасное? Но ведь воображение не может причинить мне вреда.
– После того, что я видел в доме Митчеллов… – Он запнулся. – Я знаю, тебе было больно, и не хочу, чтобы это повторилось.
Мэгги вдруг очень захотелось прикоснуться к нему, погладить по щеке, успокоить. Желание было таким сильным, что она с трудом справилась с собой. К счастью, Джон ничего не заметил.
– Если Тара Джемисон – шестая жертва Окулиста, – решительно сказала Мэгги, – то сейчас она единственный человек, которому действительно больно, больно по-настоящему. Что бы я ни чувствовала, это временно.
– Но это не значит, что ты страдаешь меньше.
Мэгги не стала возражать.
– Со мной все будет в порядке, – просто сказала она и, повернувшись к лифту, нажала кнопку вызова.
Двери открылись почти сразу, и, прежде чем шагнуть внутрь, Мэгги внимательно оглядела пространство кабины, внешне выглядевшей совершенно безобидно.
Очевидно, грузовым лифтом пользовались часто. Во всяком случае, в первые мгновения Мэгги уловила лишь путаницу множества чужих чувств и эмоций – в основном раздражения, слабой тревоги и… зубной боли. В этом не было ничего удивительного; в доме жило много людей, которые ежедневно спешили, опаздывали и даже боялись лечить зубы. Еще больше людей приходило к ним в гости, и у каждого из них тоже были свои проблемы.
Только потом, на самой границе восприятия, она почувствовала что-то чужое.
Чужое, темное, голодное. Злое. Холодное. Страшно холодное и темное.
Это чувство росло, надвигалось, и вскоре Мэгги поняла, что ей стало трудно дышать. Охвативший ее мрак был плотным, как бы шелковистым на ощупь, холодным, как масло или как слизь на чешуе безглазой рептилии, обитающей в глубине сырой каменной пещеры. Он обвился вокруг нее, и Мэгги чувствовала его голодные импульсы, словно что-то во тьме судорожно разевало пасть, желая проглотить ее.
– Мэгги? Что с тобой?!
Она часто заморгала, посмотрела на Джона, на его пальцы, сжимающие ее руку, и невольно спросила себя, что прочел он на ее лице.
Внезапно как будто отворилась какая-то дверь, и она поняла все, что Джон чувствует сейчас: его тревогу, заботу, и другие эмоции – не столь отчетливые, но сильные, клокочущие, как расплавленный металл в мартеновской печи.
– Со мной все нормально, – пробормотала она.
– Правда? Тогда почему ты так сказала?
– Что я сказала? – Мэгги действительно не помнила, чтобы она произнесла что-то вслух.
– «Огради нас от всякого зла». Ты как будто молилась.
Немного помедлив, Мэгги высвободила руку.
– Странно, – сказала она, пожимая плечами. – Я никогда не была религиозна.
Потом Мэгги снова попыталась сосредоточиться, надеясь еще раз уловить то холодное, мрачное, что едва ее не напугало, но ощущала она только эмоции Джона. Их руки больше не соприкасались, однако невидимая дверь, которая открылась между ними несколько минут назад, никак не хотела закрываться. Мэгги внезапно поймала себя на том, что испытывает сильное и необъяснимое желание погрузиться в надежное, ласковое тепло, которое он излучал.
– Что это было, Мэгги? – медленно проговорил Джон. – Ты что-то увидела?
Она не стала его поправлять и говорить, что слово «увидела» в данном случае не совсем удачно. Она вошла в лифт и, когда Джон последовал за ней, нажала кнопку восьмого этажа. Только когда двери закрылись и кабина тронулась, она спросила:
– Ты никогда не задумывался о природе зла?
Джон с тревогой сдвинул брови.
– Вряд ли. А что? Ты почувствовала что-то нехорошее?
Мэгги кивнула.
– Да. Я почувствовала Зло. Окулист был здесь, в этой кабине. Знаешь, я в первый раз ощущаю его… так.
Что это значит и как нелегко ей это далось, она решила не объяснять, чтобы не заставлять Джона волноваться еще больше.
– Как ты можешь быть уверена, что это он?
– Могу. Его желание… оно не было нормальным. То, что он испытывает, скорее похоже на голод, страшный, неутолимый голод, который сжигает человека изнутри и гасит все остальные чувства. И разум. Он уже почти не человек, Джон.
– О боже!.. – пробормотал Джон.
– Извини, но ты сам спросил.
Джон крепче сжал губы.
– А что ты чувствуешь сейчас?
– Ничего особенного. – «Тебя!» – хотелось сказать ей. – Это была просто короткая вспышка, озарение. Должно быть, я уловила обрывки того, что он испытывал, когда ехал в лифте.
– Она была с ним?
Мэгги удивленно нахмурилась, потом до нее дошло.
– Тара? Нет, не думаю. Вряд ли Окулист рискнул везти ее в лифте. Но он похитил ее – я знаю это, потому что он предвкушал все, что он сделает с ней.