не пять тысяч лет, и как шумеры могли дойти до своего производственного химического процесса. Мезуми-сенсей даже на несколько минут оживился и перестал выглядеть таким сонным.

Рифу сделал несколько шагов. Заниматься заимствованием реагентов она ваще не горела желанием, но если уж Гила поручила, это все равно лучше, чем разговаривать с учителем. Она посмотрела на открытый шкаф и поискала английские буквы, обозначающие хлор. Мотояма даже на бумажке ей написал на всякий случай. Ага. Отдельно стоял небольшой пузырек. Правда, кроме обозначения «хлор» там было что-то еще. Ну да, неважно. Мотояма разберется.

Увидел, что Рифу возвращается, Мотояма свернул разговор:

— Ладно, мы, пожалуй, пойдем, Мезури-сенсей. И да, я согласен, то, что римляне получили мыло благодаря их йокаям, или богам места, крайне забавно.

Они с Рифу вышли из кабинета, и нервная Рифу почти начала бежать, когда спокойно и размеренно идущий Мотояма схватил ее за руку:

— Идем медленно и спокойно, Маномото-чан. Не бежать, Маномото-чан. Все хорошо, Маномото-чан. Вот — туда. — Мотояма потянул Рифу в закрытое пространство под лестницей.

— Вот — вытащила та пузырек. Этого хватит, Мотояма-кун? Смотри тут же написано хлор, это же тот символ, что ты мне показывал: первый как в английском «Кошка», а второй просто палочка. Правда, тут еще один, на «н» похоже…

— Этот еще один ничего особого не значит, все хорошо, Маномото-чан! Этого вполне хватит, Маномото-чан! Отлично постаралась. Маномото-чан! — сказал Мотояма, убирая в карман небольшую бутылочку с плотно закрытой крышкой, на которой было написано «HCl». — Это то, что нужно, Маномото-чан.

Улыбку отвернувшегося Мотоямы Рифу не увидела.

Глава двадцать вторая. Огонь, вода, любовь и другие элементы

С самого детства нас ограничивают нормы. «Так нельзя», «Здесь так не принято», «Так не делай — накажу». И мы слушаем. Потому что нельзя. Потому что накажут. Потому что не принято. И в большинстве случаев — это правильно. Вот только, что делать, если это фразу после или во время конфликта безразлично говорят обоим сторонам, а вторая сторона даже не думает подчиняться правилам?

Неправильно устраивать обструкцию парню, даже если он не ответил взаимностью на чувства. Неправильно издеваться над девушкой по указке сверху. Неправильно одаривать затрещинами и пинками полного парня. Неправильно устроить фальшивое голосование, выбрать пару в качестве «короля и Королевы вечера» и облить их бензином или чем похуже, чтоб поиздеваться. А можно зайти и дальше и все-таки этот бензин «случайно» поджечь.

Неправильно. Но вот как находятся те, кто это все равно делают. Если за поступками не следует наказание, значит, с точки зрения совершившего данный поступок, он делал ничего плохого, и это признали.

Да, попытки пригасить буллинг часто не помогают, но они хотя бы показывают, что персоналу школы не наплевать на учеников. И самые отпетые хулиганы и нарушители спокойствия знают, что за ними наблюдают. И понимают, пусть не всегда осознано, что если они пересекут определенную черту может последовать наказание. Они должны хотя бы скрывать свои действия и не показывать свои намерения напоказ.

Если же учителя, завучи и директор не делают даже этого, не очерчивают определенные границы для учеников, то конца этому не предвидится. Буллинг будет все усиливаться и усиливаться, пока не приведет к тяжелым травмам или смерти. Тогда, возможно, хулиганы отрезвеют. Если получат наказание. И если к этому моменту останутся людьми, а не озверевшими о собственной безнаказанности животными.

Ведь безнаказанность развращает. А абсолютная безнаказанность развращает абсолютно.

Кое-что все-таки зависит и от жертвы. Немного, потому что это сложно, даже очень сложно быть одному против всех. Но если вас хотя бы двое — это уже намного проще. Можно ответить намного более успешно, чем в одиночку. Особенно, если вас довели до отчаяния, и вам кажется, что бояться больше нечего.

Правда есть совсем ненулевой шанс зло не победить, а присоединиться к нему. И есть ненулевой шанс закончить свою жизнь как в прямом смысле, так и в переносном.

Можно еще раз поговорить со взрослыми, и они смогут, наконец, применить хоть какие-то меры воздействия. Хотя бы поговорят и погрозят пальчиком, пригрозят исключением или отказом в участии в кружке или секции.

Вот только обычные методы с теми, кто познал свою безнаказанность, не сработают. Они бы сработали в самом начале, когда издевательства только начались, когда свежеиспеченный «крутой парень» только начал проверяют границы дозволенного. Если же дело подзапустить, если дать ему почувствовать власть над другими, если вовремя жестко не осадить, то это уже не поможет.

Поэтому угрозы Анпан-куна никто из тех, кто привык подчинять своей воле учеников, всерьез и надолго не воспринял. На время от него и Кеко отстали, но так чтоб совсем оставить их в покое окончательно никто и не подумал.

Но и сам Хидеки отлично знал, что его ненавистники еще попробуют на нем отыграться, слишком уж вызывающе он обошелся с Хаире. Даже дважды. И даже если весь остаток года Хаире просидел тихо, никто не говорит, что он не попытается отыграться в последний день или раньше. Но вот до выпускного вечера осталась неделя, и все пока былo тихо. То, что выпускной вечер будет непростым Хидеки подозревал с момента, как их класс почти единогласно проголосовал, выбрав их с Кеко ответственными за проведение выпускного, вторым звоночком был бал-маскарад. Ну а третьим…

— Хидеки-кун, нам надо поговорить. Я могу сегодня заскочить к тебе домой? — Кеко выглядела слишком уж серьезной, пусть и прошептала это фразу практически ему на ухо, многозначительно улыбаясь. Для всего класса это было явным и наглым флиртом, но Хидеки чувствовал, что она уж слишком напряжена.

— Конечно, Кеко, — так же многозначительно улыбнулся он, не особо понижая голос. Поскольку прошел последний урок, он закинул на плечо сумку, взял под руку ожидающую его Кеко, и под целым сонмом взглядов, от завистливых до ненавидящих, вышел с ней из класса.

В последние пару месяцев Кеко не так уж и редко заскакивала к Хидеки, но обычно это решалось по дороге, они разговаривали и обсуждали, что будут делать дальше. Иногда расходились и просто созванивались или переписывались. Иногда заходили к Хидеки. Изредка заглядывали домой к Кеко.

Хидеки наблюдал за Кеко, она аккуратно сняла школьные туфли и надела уже давно купленные специально для нее тапочки.

— Простите за вторжение.

— Я дома.

— Добро пожаловать домой, братик, Кеко-чан.

— Здравствуй, Юмико-чан.

— Да-да, привет, старшая сестрица. Опять с братиком в комнате запретесь и меня не пустите? И зачем?

— Им-менно так, Юмико-сан. — Кеко не стала отрицать, немного покраснела и потянула Хидеки