Изабелла помчалась, будто за ее спиной выросли крылья. И, сидя в седле в своем монашеском одеянии, думала о беде, грозящей их аббатству, и о том, что ей вверена его судьба. А перед глазами ее уже возникал образ нормандца.

И вот теперь… Как все же хитроумно переплетены нити человеческих судеб в этой жизни. Еще утром она и в мыслях не держала, что встретится с тем, кого вопреки всему продолжала тайно любить. Но прошел всего день, и вот он здесь, с ней рядом, весь в ее власти, и она может сколько угодно любоваться им, не уставая и, никого не боясь, даже поцеловать… Но она не осмелилась. Лишь смотрела, как тяжело вздымается его могучая грудь, и тут же хмурилась, глядя на пропитанные кровью повязки на шее, руках и ногах…

Чьи-то шаги вдруг послышались в ночи, негромкие, но торопливые. Остановились у двери. Изабелла подумала, что это Вален. Принес, наверное, свежие корпии.

Но вошел… король. Она поднялась. Движением руки Гуго усадил ее на место, подошел, склонился над спящим, долго всматривался в его восковое лицо.

– Он в беспамятстве?

– Да, государь, я так волнуюсь… Он очень плох.

– Мне рассказали. Славный Можер, сколько он сделал…

– Он совсем не щадил себя. Его раны кровоточили, а он…

– Знаю, девочка. Когда выкарабкается, я его расцелую. Его отцу напишу потом, пусть сначала поправится. Ведь примчатся оба, я знаю, а ему нужен покой.

– И питье, государь. Что-нибудь сладкое, это восстанавливает кровь. И еще свекольный сок, и бульон…

– Именно так мне и сказал врач. Но откуда ты знаешь?

– Нас учили в монастыре.

– Хорошо. Все это я принес с собой.

Король поставил на стол два кувшина, положил корпии.

– Меняй ему почаще. Вален чем-то пропитал их.

– Спасибо, ваше величество. Я все сделаю, можете быть спокойны.

– Ты так и не ложилась?

– Мое место здесь.

– Тебе тоже надо набраться сил.

– Я никуда отсюда не уйду. Кто подаст графу питье и будет менять ему корпии?

– Хочешь, я позову кого-нибудь из сестер?

– Нет! Я сама.

– Ты удивительная сестра. Что заставляет тебя так поступать?

Изабелла чуть было не сказала, но передумала:

– Мой долг, как невесты Христовой.

Король принес стул от кровати Рено, сел рядом.

– Кто ты, скажи. Как оказалась в монастыре?

Изабелла вздохнула, на лицо ее легла тень печали.

– Это совсем не веселая история, государь. Я жертва злой воли недобрых людей, хотя у меня есть отец.

– Кто же он? Как его имя?

– Граф де Бовэ.

Гуго даже отшатнулся:

– Ты дочь графа де Бовэ?!

– Незаконнорожденная. Я знаю отца, но не знаю матери. Меня растила мачеха. Мне не было и года, когда родная мать отнесла меня отцу и сказала, что я ей не нужна, меня нечем кормить. И ушла. Навсегда. Больше ее никто не видел. Сами теперь посудите, государь, была ли я желанным ребенком в семье?

– Кем же была у тебя мать?

– Не знаю. Отец называл ее шлюхой…

– Дальше!

– Через год мачеха родила мертвое дитя. Прошло несколько лет, и на свет появился еще один ребенок, мой сводный брат. Но он прожил только три года. И тут на меня посыпались упреки, будто я виновна во всех этих несчастьях. Я и раньше не была любима отцом, видела, что он мечтает от меня избавиться, а мачеха после смерти второго ребенка чуть не выгнала меня из дому. Она кричала, что я насылаю порчу, обзывала ведьмой. Отец молчал. Некому было за меня заступиться. И тут мачеха умерла во время третьих родов. Лет десять мне тогда было. Отец женился во второй раз. Но эта мачеха была ко мне добра. Уж не знаю, почему, наверное, потому что у них никак не появлялись дети, а отец кричал, что выгонит ее из дому, так как она бесплодна. В конце концов так и случилось: через несколько лет они разошлись. И отец женился в третий раз. Эта женщина сразу же поставила условие: либо я, либо она. «Пусть эта нагульная девка убирается отсюда, я не желаю кормить чужих детей!» – так она кричала, я хорошо запомнила это. И отец не стал возражать. Я ведь уже говорила, что была ему не нужна. Так я оказалась в монастыре, он сам меня отвез туда. Но я была рада: кончились мои страдания, никто больше не упрекнет меня лишним куском хлеба и не назовет «подзаборной ведьмой»… Меня приютили сестры, и я посвятила себя служению Богу.

Я вверила ему свою душу… И я знаю, что больше никто… никто… и никогда…

И Изабелла залилась слезами.

– Бедная девочка, – произнес Гуго, – как же ты страдала. Тебе не повезло с родителями; ты с детства выпила до дна горькую чашу мытарств, которые приносит нелюбовь, отчуждение…

– Бог судья моим родителям, государь, – ответила Изабелла, утирая платком слезы. – Я ни в чем их не виню и прощаю им, как учил прощать Господь. Я не знаю, что с моей матерью, жива ли ныне… да и не хочу знать. А отец… – Изабелла грустно улыбнулась, – наверное, уже и не помнит обо мне, ведь с того дня я его больше не видела. У них семья и скоро, должно быть, появятся дети… Господь с ними, пусть живут, как хотят. Мне никого из них не хочется видеть, да и им хорошо без меня. Пусть так и будет; видно, Господу это угодно.

– Может быть, все так и осталось бы, как ты говоришь, – с улыбкой возразил на это король, – если бы не эта история, которую ты рассказала. Поначалу я недоумевал, зная то, о чем тебе еще неизвестно, но теперь рад, что все встало на свои места и нашлась наконец законная хозяйка. Думаю, она не откажется от столь заманчивого предложения, сделанного ей королем.

Изабелла, выразив легкое удивление, спросила:

– О чем это вы, государь? Хозяйка… заманчивое предложение… Я вас не понимаю.

– Сейчас поймешь. Но скажи прежде, – Гуго кивнул на Можера, – наш герой выкарабкается?

– Если он еще не умер, значит, уже не умрет.

– Это правда? Ты уверена?

– Ведь я рядом, как могу я такое допустить? Но если это случится…

– Что тогда?

Изабелла не могла себе этого даже представить. Не хотела. В ее маленькой головке – еще там, в монастыре – навсегда угнездилась мысль, которой она уже не изменит. Выбора быть не могло.

Она повела головой, указала глазами на пол:

– Здесь, у кровати, лежит его меч… Мне незачем будет жить.

– Значит, – Гуго был удивлен, – ты так сильно любишь его?

Она устремила взгляд на нормандца. Заглянув в ее глаза, король понял, каков будет ответ. И услышал:

– Больше жизни, государь! Я отдала бы ему свою кровь, если б могла, пусть берет, сколько надо… но я не знаю, как это сделать.