— Хорошо, я подумаю над этим. А какие еще недостатки вы видите в книгах?

— Например, география — сказал Кунцевич. — что там Веда Конг в передаче по Кольцу рассказывает. Все население собрано в тропическом и субтропическом поясе, дальше зоны степей, где стада пасутся, а на севере уже никто не живет, будто бы холодно. Это что ж выходит, Москву, Ленинград — покинули, и даже как памятники не сохранили? А как с гумилевской теорией о связи этноса с ландшафтом — вот я где только не был, но к среднерусской местности привык и переселяться куда-то в Индию не захочу. Лично мне даже мурманский холод как-то переносимее, чем в Ашхабаде сорок градусов в тени — и с точки зрения экономики еще неизвестно, что дешевле, обогрев или в каждое помещение по кондиционеру. И русский Север мне люб — чтобы оттуда всех выгнать, это я только новый ледниковый период могу представить, чтоб вот на этом месте, где сейчас Москва, Питер, Архангельск, Вологда — и лед толщиной в километр, как во времена мамонтов было. А может, это как раз по вашему сюжету — атомная война, глобальное изменение климата, "ядерная зима", и снова ледники на пару тысяч лет? Логично выходит, однако!

Ефремов уже открыто улыбался:

— Почему вы, товарищ Кунцевич, всегда ищете среди причин только нечто… "силовое"? Обязательно кто-то согнал людей с места, их заставило это сделать что-то страшное, они отчего-то бежали… Я понимаю вашу привязанность к родным местам, но даже за последние тридцать лет в пределах только нашего Советского Союза миллионы людей постоянно перемещаются от одного его конца до другого. Кто-то потом возвращается в те места, где родился, а кто-то предпочитает остаться на новом месте на всю жизнь. Я, например, родился неподалеку от Ленинграда, вырос в Бердянске, на Украине, ну а теперь, вот уже сколько лет живу и работаю в Москве. А когда все народы мира объединятся в такой же Союз, что помешает людям так же перемещаться по его территории? А каков будет итог таких перемещений за две тысячи лет? Со временем, по мере того, как человечество будет обустраивать планету и менять на ней климат, центр населенности планеты станет перемещаться в наиболее удобные для жизни места и это может занять века. Постепенно будут строиться новые города, а старые — становиться все менее населенными, пока их окончательно не покинут. Что касается вашего вопроса про сохранение Москвы и Ленинграда, точнее части их — как архитектурных памятников, то, каюсь, этот вопрос я действительно совершенно не затронул, сочтя не столь важным при описании далекого будущего. Что ж, полагаю, если в последних войнах с капиталистическим миром эти города не погибли — ведь всякое могло случиться — то в будущем, например, Кремль и Собор Василия Блаженного стали бы охраняемыми историческими памятниками. Стоящими посреди лугов, видимо. Если хотите — можно даже поместить их под стеклянный колпак. Вы считаете это необходимым, чтобы "приблизить" далекое светлое будущее к современности и современному советскому народу?

— А хотя бы! — серьезно ответил Кунцевич — как у Мартынова в "Госте из бездны", вы ведь читали? Время то же что у вас, год три тыщи восьмисотый — а с набережной Невы шпиль Петропавловки виден. Вы ведь для нашего читателя пишете, с русским менталитетом? А у нас даже в конце века американская "мобильность" прививалась с большим трудом, это у них принято, из родительского дома выпорхнул в совершеннолетие, сел в автобус и погнал по всем штатам, где тут работа есть — а в России даже из Пикалева, когда там завод закрыли, уезжали с большой неохотой, "здесь наш дом". Это ведь очень важно, не только для человека, но и для нации в целом, не быть "иванами не помнящими родства", а знать свои корни. Если за нами история — которой можно и нужно гордиться. Как вот римляне — свой Колизей и дороги сохранили.

— После того, как много веков использовали его как каменоломню, — вставил Ефремов. — брали оттуда камень для своих домов. Не будь Колизей таким большим, ему бы не дожить до наших дней — что и произошло со множеством других древних сооружений… Кстати, и римские дороги пережили все Средневековье исключительно потому, что были выстроены очень прочно, действительно на тысячелетия. Мода на сохранение своих корней и любовь к античности вернулась в Европу несколько позже, уже при Возрождении. Что же касается переездов, которые так не любят в вашем времени… А вы не думали, что в значительной мере причиной этой не любви является не желание сохранить свои корни, а просто страх — страх неизвестности будущего, потери надежного места проживания и работы, неизвестности того, как встретят на новом незнакомом месте?.. Это очень даже свойственно капитализму, а в коммунистическом обществе подобного страха не может быть в принципе. Потому и "мобильность" населения, как вы выразились — резко возрастает. Люди встречают новые места, новых знакомых и новую работу не с опаской, а с интересом и любознательностью…

— Все равно, в ваших книгах, хороших книгах — но уж простите, вот лично я связи с теми, кто сейчас живет, не чувствую. Верно сказано было, "Туманность Андромеды" могла вполне относиться и к красным людям с Эпсилон Тукана, если чуть лишь изменить. В "Часе быка" ваша Фай Родис прямо говорит, что главная наука на Земле, это история. А вот нигде не упоминается, что тогдашние школьники, и в экскурсиях по историческим местам.

— Почему же, истории там уделяется большое место, — ответил Ефремов. — что было упомянуто, как работы школьников: строительство деревянного корабля по древним методам и плавание на нем, собирание материалов по древним народным танцам и их восстановление… Конечно, все это относится к куда более древней истории, чем наш двадцатый век, а вам хочется, чтобы именно наше время и наши места были отмечены в истории мира "Туманности Андромеды"… Хорошо, этот вопрос я доработаю — будет в новой редакции и память о прошлом, что-то, нам хорошо знакомое, сохранится и до пятого тысячелетия, как исторические памятники. Но не все, конечно — надо учитывать и волнения конца ЭРМ, предшествующие наступлению коммунизма. Что-то из нашего наследия не смогло пережить эти времена, а что-то позже было восстановлено и отреставрировано уже нашими потомками…

— А почему в вашей книге описываете "общественное воспитание детей", Иван Антонович? — задала следующий вопрос Анна Лазарева. — Ведь оно и сейчас налицо. Вот мои дети например, ходят — в детский сад, в школу, затем еще кружки и спортсекции в плане. И если прикинуть время в сутках, за минусом сна — то выйдет уже, что общество их учит и воспитывает больше, чем лично я. Но в вашем идеальном мире, как я понимаю, предполагается детей после года от родителей отнимать, а дальше, четыре цикла по четыре, в полном общественном воспитании. Для вашего сведения — в мире "Рассвета" есть такая мерзость, как "ювенальная юстиция", впрочем о том, Иван Антонович, вы у Олега Верещагина могли прочесть, книжки в вашем списке есть. Когда детей у живых родителей изымают под формально благим предлогом общественных интересов, причем на словах это может звучать ну прямо как в вашей "Андромеде". И после банально продают — в лучшем случае, богатым бездетным парам, желающим сына, слугу, телохранителя. А в худшем, в бордели для любителей малолеток, или на органы для больных наследников миллионеров. Я вам материалы дам, даже не из мира Рассвета, а из настоящего времени. Вам известно, что во Франции в двадцатых пробовали детей в приютах, как в инкубаторах растить, без родителей? А что сейчас в Канаде происходит — про "сирот Дюплесси", которых официально и по закону у родителей забирают, на ночь лучше не читать. Ну и позже, на социалистической Кубе всерьез пытались ввести массовое воспитание детей в интернатах, чтоб родителей от труда и обороны не отвлекать. Результаты были страшные — и смертность запредельная, и моральные уроды вырастали. Социализация, это жизненно необходимый этап, когда маленький человечек учит что есть "мое" и "чужое" — не пройдя его, выйдет звереныш, для которого существует лишь "мое" и "хочу взять". С психологией, "вот хочу и отрежу вам голову", а что, отчего нельзя?