И с каждой секундой становящейся все толще, поднимающейся все выше.

Она не удержалась. Слушая грохот собственного сердца, протянула дрожащую руку и коснулась пальцами набухающей мужской плоти – коснулась впервые в жизни и испытала от этого такое острое наслаждение, что захотелось стонать, – осторожно обхватила ее – полумягкую-полутвердую – пальцами, сжала.

Наверное, она слишком дерзкая? Может, неумная? Безрассудная? Совсем дурочка?

Но как хорошо…

Глаза Баала теперь смотрели иначе, как будто через такую же пьяную дымку, а смотрели, кажется, не на нее, а куда-то прочь, в свои собственные мысли и желания.

Аля дерзко заглядывала в мужское лицо.

– Думаешь, ты один хотел потрогать? – прошептала хрипло.

Ей не ответили. И она переместила руку в то место, которого так же желала коснуться – к мошонке. Обхватила пальцами тугие яички (здесь у мужчин хранятся детки), легонько сжала их, шумно выдохнула. Поняла, что еще чуть-чуть, и она не удержится на ногах – ее собственное тело полыхало, кровь кипела, разум почти отключился, сочась единственной мыслью – еще, ближе, ближе…

А ближе нельзя.

«Бог Смерти» хоть и «терпел» сладкую муку, позволял играть с собой, но сдаться бы пока не сдался – Алька ощущала это наверняка. Еще не время, он еще не дозрел, не унял внутренних демонов, а потому оттолкнет.

Ничего, она даст ему время.

Она, все еще держась за мошонку, привстала на цыпочки и медленно приблизила свое лицо к его, поцеловала краешек губ. Затем сдвинулась, прижалась к мягким и жестким одновременно губам своими, коснулась их языком, едва удержалась на ногах. Глубоко вдохнула запах распаленного мужчины и его страсти, заулыбалась от того, что ее собственное опьянение усилилось, почувствовала, что сделалась дурочкой целиком и полностью – счастливой и одурманенной близостью крепкого желанного тела.

Нет, ей сегодня не заснуть.

– Так что? Все еще думаешь, что я не люблю мужчин?

Она, кажется, знала, почему он молчал – боялся, что шелохнется и утратит контроль. И потому оставила его, как и он ее, – отняла руку от упругой и нежной на ощупь мошонки, еще раз ласково сжала пальцами теперь уже горячий и очень твердый вздрагивающий под пальцами пенис – подивилась его размеру, – попрощалась с ним, развернулась и, покачивая бедрами, поплыла прочь.

И пусть теперь мужской взгляд жжет ей спину. Пусть хоть испепелит, глядя на ее женский триумф.

Ступая сначала по сырому, а затем и по сухому песку, Алька покачивалась.

Алька балдела.

Алька ликовала.

Полчаса спустя стемнело.

Ее трясло в комнате. Между ногами пульсировало, жар перекатывался по телу волнами, а сознание разрывало от противоречивых мыслей. Может, она не должна была сегодня вот так? Может, слишком дерзкая? Может, навела его на мысли, что ей нужен от него лишь секс, что он – объект для испытания мужчин и ее самой на совместимость?

«Барашек для проверки женственности?»

Да она и так уже ощущает себя женственнее некуда!

Алька изнывала от навалившихся чувств, от постоянно всплывающих перед глазами картинок вьющихся на груди влажных темных завитков, от ощущения под пальцами сморщенной кожи яичек.

Нет, нужно пойти и сказать ему, что все не так… просто. Что ее тянет к нему – тянет по-настоящему и глубоко, – что она никогда не взялась бы за чей-то пенис, не имея на то серьезных оснований, что не приблизилась бы к кому-то без чувств. И пусть знает. Пусть оттолкнет, если хочет, пусть зарычит, зато не обидится, что она ушла вот так… едва коснувшись. А то вдруг решит, что она «понюхала» его и решила, что он тоже ей не подходит?

А ведь подходит, еще как подходит…

Боже, о чем она думает?

Как раз ни о чем не думает, раз уже соскользнула с кровати. Двигаясь к выходу в полной темноте, Аля поймала себя на мысли, что от волнения совсем не чувствует ног.

– Эй, ты спишь?

Она стояла за дверью.

За его дверью. А из чужой спальни доносились странные звуки – не то шорох, не то поскрипывание. Тихое, но уловимое, равномерное.

Нет, не спит. Значит, выслушает, так? Главное, сказать, что хочешь, быстро и без задержек, чтобы не успел…

Она не стала додумывать. Силясь не растерять решимость, просто толкнула деревянную дверь и вошла туда, куда раньше заходила лишь для того, чтобы убраться, но никогда в чужом присутствии. А теперь обнаглела окончательно, зашла и… застыла прямо на пороге.

Он сидел в свете ночника на кровати.

Голый.

И держался за… за собственный пенис. Не просто держался – сжав его, быстро двигал ладонью вверх-вниз, – при виде нее даже не остановился, лишь взглянул на вошедшую мутным, будто пьяным взглядом, тихо застонал.

У нее сперло дыхание – он ласкал себя.

Из-за нее.

Сердце забилось быстро-быстро, теперь уже так, что загрохотало в ушах, что пересохло во рту, что от прошедшей по телу сладкой судороги едва не подкосились колени.

– Что… ты… делаешь?

Он ответил хрипло, отрывисто, зло.

– Выкидываю тебя из головы.

Вместо того чтобы уйти, она стояла, завороженная, – смотрела на разметавшиеся по плечам тяжелые черные волосы, на напряженные запястья, на большие теплые пальцы, обхватившие член, на их ловкое скольжение.

– И как… получается?

С кровати зарычали. И рык этот, вместо того, чтобы напугать ее, прошелся по телу еще одной сладкой волной – Аля, едва понимая, что делает, потрогала себя за грудь, расстегнула пуговицы на ночнушке и двинулась вперед.

Баал от напряжения потел – в свете лампы его кожа лоснилась. Она теперь от возбуждения потела тоже. Подошла к постели, спустила с плеч сорочку.

– Дай… я помогу.

Она никогда не умела этого делать, но ей было все равно – ей хотелось его почувствовать – как-нибудь, где-нибудь… она поймет… как.

– Уходи.

– Нет.

– Иди… уходи.

– Нет. Я хочу…

И, наблюдая за работой обхватившей толстый ствол ладони, она опустилась у его ног на колени. Приблизила свое лицо к выглядывающей головке – ближе, еще ближе, – лизнула ее, зажмурилась от удовольствия.

– Чертова… девка…

Плевать. Ей стало настолько плевать на слова, что выкинуть ее теперь из комнаты можно было, лишь прервавшись, лишь вытолкав насильно, войлоком уперев за волосы.

«Какая… она… прекрасная».

И Алька накрыла верхушку члена ртом – принялась облизывать ее, обсасывать, ласкать языком. Не стала мешать чужой руке, но приноровилась к темпу и… дала себе волю. Нежно водила языком по тугой бархатной коже, причмокивала, наслаждалась, смаковала, все старалась поместить в рот побольше и прочувствовать, обласкать каждый миллиметр.