Так утешал себя Касьянин, помня в то же время, что в разговоре на вокзале упоминался Днепр, а из всех этих городов на Днепре стоит только один. Как бы там ни было, не пошел он ночевать к Анфилогову. Воздержался и от звонка, хотя все анфилоговские номера помнил наизусть.

И была еще одна мысль, впрочем, ее можно было назвать надеждой — Наташа.

Да, Касьянин ни на минуту не забывал, как зовут единственную его свидетельницу, девушку, которая видела убийц Ухалова. В ту ночь она пряталась от него за бетонной плитой, но все-таки решилась подтвердить, что убили Ухалова евладовские ребята. Помнил Касьянин и дом, который показала Наташа, помнил этаж, который она назвала всего лишь раз, да и то как-то невнятно, смазанно.

Это был седьмой этаж.

Дом оказался ближе, чем думал Касьянин. Он как-то совершенно неожиданно вырос перед ним в темноте. Только подойдя вплотную, он смог осознать его размеры. Восемнадцатиэтажная башня с двумя подъездами закрывала половину ночного неба.

Касьянин постоял некоторое время, прислушиваясь. Из глубины дома доносились невнятные звуки не то человеческие голоса, не то грохот передвигаемых ящиков, а может, сквозняк шевелил жесткие листы картона, на которых коротали ночи бомжи, беженцы из ближних и дальних стран, воры и наркоманы.

Касьянин остановился у правого подъезда.

Вспоминая ночной разговор с Наташей, он почему-то представлял, что рукой она махнула как-то шире, явно показывая не на ближайший к ней левый подъезд, а тот, что был дальше от того места, где лежал несчастный Ухалов с простреленной головой.

Прежде чем войти в подъезд, Касьянин оглянулся — никого не было рядом, никто не шел за ним следом. Лаяли на пустыре собаки, требовательно и скандально орали их хозяева, требуя выполнения команд, которых, похоже, и сами не понимали.

Нащупав ногой первую ступеньку, Касьянин уже увереннее прошел вперед и достиг площадки. И только здесь решился включить прихваченный из дома фонарик.

Оказывается, еще в квартире он знал, что ; будет здесь, помнил о том, что ему понадобится фонарик. Батарейки были слабыми, но тусклый луч позволял ориентироваться.

Сзади раздался шорох, и Касьянин, выключив фонарик, вжался в угол. Кто-то сопя поднимался по ступенькам, поднимался уверенно, видимо, хорошо зная эту дорогу. Касьянин надеялся, что он совер-шенно невидим в темноте, но ошибся — человек разглядел светлое пятно в углу и, не останавливаясь, усмехнулся.

— Не дрейфь, это я, — сказал мужик и продолжал подниматься по лестнице.

Похоже, отношения здесь были простые и доброжелательные. На площадке третьего этажа, на подоконнике, сидели парень с девушкой.

Между ними стояли несколько бутылок с пивом. Услышав шаги, они замолчали и, пока Касьянин проходил мимо них, поднимался выше, не проронили ни слова.

— Кто это? — донесся снизу девичий голос.

— Не узнал.

— С сумкой прошел.

— Значит, из воров.

— Мог бы и поздороваться, — заметила девушка.

Свои, подумал Касьянин и, не задерживаясь, преодолел четвертый и пятый этажи. Где-то рядом раздавались возбужденные голоса, из коридора пробивался слабый, еле различимый свет — дверной проем был завешен каким-то полотнищем.

Этот этаж он постарался проскочить быстрее, встречаться с пьяными мужичками у него не было никакого желания.

Оставшиеся два этажа Касьянин преодолел с некоторыми приключениями.

Человек, спускавшийся сверху, неожиданно обжег его сильным светом фонаря.

Причем свет убрал не сразу, еще некоторое время рассматривал Касьянина. Потом выключил фонарь и продолжал спускаться.

— Пардон, мадам, — сказал он хрипловато, когда оказался уже за спиной Касьянина.

— Месье! — поправил Касьянин.

— Все равно пардон, — усмехнулся невидимый в темноте человек. Прямо на площадке шестого этажа горело несколько свечей и несколько мужиков, расположившись вокруг ящика, уставленного бутылками, обменивались словами негромко, неторопливо. На Касьянина посмотрели внимательно, проводили взглядами и снова повернулись к бутылкам. Касьянин явно отличался от обитателей этого дома — на нем бьша белая рубашка, светлый пиджак, в руке дорожная сумка. Причем новая сумка, это было видно даже при скудном освещении.

Ступив на седьмой этаж, Касьянин с облегчением убедился, что на площадке никого нет, здесь бьша полная темнота. Наташа не сказала, где ее искать, поэтому Касьянин начал обходить одну квартиру за другой. Первые две были пусты и безжизненны, вход в третью был завален овощными ящиками.

А в четвертой он нашел Наташу.

Едва Касьянин переступил порог, едва прошелся лучом фонарика по стенам, по дверным проемам, как раздался женский голос, нарочито недовольный:

— Кто там?

— Свои, — ответил Касьянин, еще не уверенный в том, что голос действительно принадлежит Наташе.

— Свои все дома, — на этот раз голос прозвучал неувереннее, почти растерянно.

— Вот теперь уже все, — сказал Касьянин. — Наташу ищу.

— Считай, что нашел. Ты кто?

— А ты? — Касьянин почувствовал, что волнуется. Было что-то в этой ночной встрече выходящее за пределы обычного. Он начал понимать, что пришел сюда не только для того, чтобы спастись, отмаяться ночь в безопасном месте, было еще что-то. Еще не подумав о Наташе, он уже готовился к тому, чтобы прийти сюда этой ночью.

Надеялся на нечто романтическое? Нет, этого не было.

Но душа его, истосковавшаяся по чему-то давно забытому, пронесшемуся когда-то в молодости, захотела неопределенности, зыбкости, этих вот настороженно-опасливых слов. Да и низкий голос девушки, с которой он и провел-то всего несколько минут, тоже волновал его и звал.

Да, у него бьша интересная работа, о которой многие могут только мечтать, легкая редакционная обстановка, зарплата не столь уж маленькая, его обязанности были даже приятны, они позволяли знакомиться, общаться с людьми, которые в чем-то зависели от него, поскольку только Касьянин решал — упомянуть ли их в заметках, отметить ли их мастерство, человеческое мужество и достоинство... И Касьянин не скупился — его герои всегда получали от него характеристики высшего разряда и поэтому звонили, благодарили, звали к столу, а приходя в редакцию, вручали незамысловатые подарки — швейцарский нож, шотландское виски, итальянский галстук, английский блокнот, вручали легко и бескорыстно, поскольку он уже свое дело сделал и от подарка ничего не зависело.

Но при всем при этом понимал Касьянин, что настоящая жизнь идет в стороне.

Он описывал, всего лишь описывал чужие беды, подвиги, усилия, ошибки. Без него ловили бандитов, без него бандиты совершали нехорошие свои дела, без него половые маньяки выходили на охоту, а девушки орали в лифтах и звали на помощь не его, не его. Собственная его жизнь была скудной и унылой — сквалыжная жена, которая сама не знает, чего хочет, тихий, безропотный сын и ежедневные канцелярские обязанности.