– Вы имеете в виду какой-то конкретный случай?

Фиц в молодости служил у кардинала. Никто не знает, в какой мере гибель Вулси – дело рук Анны; она действовала скрытно. Однако Фиц про кардинала забыл.

– Я не оправдываю Томаса Мора. Он был не такой великий политик, каким себя мнил. Думал, что сможет направлять короля, считал того милым юношей-принцем, которого поведет за руку. Однако Генрих – король, а королю следует повиноваться.

– Да, и?

– И горько, что с Мором получилось так. Ученого, бывшего лорда-канцлера, выволокли под дождь и обезглавили.

– Знаете, иногда я забываю, что его нет. Слышу какую-нибудь новость и думаю: что на это скажет Мор?

Фиц вскидывает голову.

– Вы ведь с ним не разговариваете?

Он смеется.

– Я не обращаюсь к нему за советом.

«Впрочем, я, конечно, прошу помощи у кардинала – наедине, в краткие часы сна».

Фиц говорит:

– Томас Мор окончательно настроил против себя Анну, когда не пришел на коронацию. Она бы уничтожила его на год раньше, если бы сумела доказать измену.

– Однако Мор был умный юрист. Помимо всего прочего.

– Принцесса Мария… леди Мария, я должен был сказать… не юрист. Слабая девушка, одна, без друзей.

– Думаю, император вполне может считаться ее другом, хоть и не бескорыстным. Очень полезно иметь столь влиятельного друга.

Фиц смотрит раздраженно.

– Император далеко. Жупел в чужой стране. Ей нужен защитник ближе, кто-то, кто будет оберегать ее интересы каждую минуту. Бросьте выплясывать вокруг да около.

– Марии нужно одно – оставаться в живых. И меня нечасто обвиняют в том, что я выплясываю.

Фиц встает:

– Что ж. Хорошо. Умному можно не разъяснять.

Фицуильям уходит, затем возвращается.

– Если дочка Сеймура – следующая, то многие знатные семейства почтут себя обойденными, но, в конце концов, Сеймуры – древний род, и уж этого по крайней мере не будет. Я о мужчинах, которые бегают, как кобели за… хм… Стоит глянуть на крошку Сеймур и сразу понимаешь – ей никто юбку не задирал.

На сей раз Фицуильям уходит окончательно, но прежде, уже в дверях, шутливо отдает ему честь – делает изящный жест в направлении шляпы.

Приходит сэр Николас Кэрью: каждый волос в бороде заговорщицки топорщится. Так и ждешь, что рыцарь, садясь, многозначительно тебе подмигнет.

Однако, решившись говорить, Кэрью на удивление прям и краток:

– Мы хотим убрать конкубину. И знаем, что вы хотите того же.

– Мы?

Кэрью смотрит на него из-под кустистых бровей, словно арбалетчик, который выпустил свою единственную стрелу и теперь вынужден брести по лесу в поисках врага, друга или хотя бы места, где укрыться на ночь. Поясняет напыщенно:

– В данном случае за мной стоит почти вся английская знать, люди, чей древний род и… – Он замечает выражение собеседника и проглатывает конец фразы. – Я о тех, кто очень близок к трону, потомках короля Эдуарда. Это лорд Эксетер из семейства Куртенэ, а также лорд Монтегю и его брат Джеффри Пол. Леди Маргарет Пол, которая, как вы знаете, воспитывала принцессу Марию.

Он опускает глаза.

– Леди Марию.

– Для вас – возможно. Мы называем ее принцессой Марией.

Он кивает:

– Это не помешает нам о ней беседовать.

– Названные люди – лишь главные из тех, от чьего имени я выступаю, однако вот увидите – вся Англия будет ликовать, когда король избавится от этой женщины.

– Едва ли всей Англии вообще есть до нее дело. – Он понимает, что2 Кэрью имел в виду: вся моя Англия, Англия родовой аристократии. Другой страны для сэра Николаса просто не существует. – Полагаю, супруга Эксетера, леди Гертруда, деятельно в этом участвует.

– Она… – Кэрью, подавшись вперед, раскрывает страшную тайну, – состоит в переписке с принцессой Марией.

– Я знаю, – вздыхает он.

– Вы читаете ее письма?

– Я читаю все письма, – говорит он. (В том числе ваши.) – Однако это уже попахивает интригой против самого короля, вы не находите?

– Ни в коем случае. В первую очередь мы печемся о его чести.

Он кивает. Довод принят.

– Итак? Чего вы хотите от меня?

– Чтобы вы присоединились к нам. Мы согласны на коронацию маленькой Сеймур. Она моя родственница и, как говорят, благочестива. Мы надеемся, что она вернет Генриха в лоно римской церкви.

– Цель, близкая моему сердцу.

Сэр Николас снова подается вперед:

– В том-то и беда, Кромвель. Вы лютеранин.

Он прикладывает руку к груди:

– Нет, сэр. Я банкир. Лютер сулит ад всякому, кто дает деньги в рост. Неужто я буду на его стороне?

Сэр Николас хохочет:

– Не знал. Где бы мы все были без Кромвеля, который ссужает нас деньгами?

Он спрашивает:

– Что будет с Анной Болейн?

– Не знаю. Монастырь?

Итак, сделка заключена. Он, Кромвель, поддержит старую знать, верных чад Римско-католической церкви, и тем заслужит себе место при новом режиме; его грехи достойны суровой кары, но их можно искупить рвением.

– Только одно, Кромвель. – Кэрью встает. – Велите, чтобы следующий раз меня впустили сразу. Не дело, когда человек вашей породы заставляет человека моей породы топтаться в прихожей.

– А, так вот что это был за грохот? – Хотя Кэрью сейчас облачен в придворный атласный наряд, он, Кромвель, всегда видит его в латах: не боевых, а тех, что выписывают из Италии для фасону. Если топтаться в таком доспехе, лязга будет на всю округу. Он поднимает голову: – Простите великодушно, сэр Николас. Отныне между нами все будет без промедления. Считайте меня своей правой рукой, снаряженной для боя.

Такую высокопарную трескотню сэр Николас поймет скорее, чем что-либо иное.

Дальше Фицуильям говорит с Кэрью, тот – с женой (она же – сестра Фрэнсиса Брайана). Леди Кэрью пишет Марии, чтобы та не отчаивалась: возможно, конкубину устранят. По крайней мере теперь Мария будет некоторое время сидеть тихо. Хуже всего будет, если она узнает о новых ухищрениях Анны и с испугу решит сбежать. Говорят, она напридумывала всяких нелепых планов, скажем, подсыпать своим надзирательницам сонного порошка и ускакать в ночь. Он предупредил Шапюи (разумеется, не напрямую), что если Мария сбежит, Генрих будет считать того виновником и в таком случае не посмотрит на дипломатический статус: в лучшем случае вышвырнет, как дурака Секстона, в худшем – вы больше не увидите родных берегов.

Фрэнсис Брайан доносит в Вулфхолл обо всем, что происходит при дворе. Фицуильям и Кэрью беседуют с маркизом Эксетерским и Гертрудой, его женой. Гертруда встречается за ужином с послом Священной Римской империи и семейством Полов – закоренелыми папистами, которые все эти четыре года балансировали на грани измены. Никто не говорит с французским послом. Но все говорят с ним, Томасом Кромвелем.