Любопытство Феликса было задето не на шутку. Он зашагал следом, держась поближе к теням, порожденным тусклой луной. Странная световая аномалия передвигалась медленно. Вор сдерживал шаг, стараясь ступать по брусчатке как можно тише. Он знал, что поступает глупо. Это было совершенно не его дело. Пусть служители Сигмара доводят свое жульничество до конца - ему-то что? Через сорок восемь часов его тут не будет. Но Феликс был любопытен. Именно это и делало его хорошим вором. Он ничего не принимал на веру и не проглатывал ложную наживку. Здесь прокручивали какую-то аферу, и будь проклято его любопытство, но он желал знать, в чем тут фокус.

- Любопытство кошку сгубило, так, что ли? - пробормотал он с отвращением к самому себе, когда в темноте аллеи в двух кварталах от собора Сигмара из зыбкого мрака материализовалась фигура высокого худого мужчины.

Незнакомец откинул капюшон своего плаща и резко остановился. Он, несомненно, услышал Феликса. Человек повернулся и уставился прямо на вора. Феликс вздрогнул и поморщился. Их разделяло всего-то шагов пятнадцать. Феликс легкомысленно подошел слишком близко. Он так увлекся распутыванием клубка, что наскочил прямо на одного из основных игроков. Он попытался напустить на себя вид случайного прохожего, что было, конечно, бессмысленной уловкой. Они оба знали, почему он оказался здесь.

Взгляд незнакомца потряс Феликса до глубины души. Что это были за глаза! Древние, все понимающие и очень, очень холодные. Они срывали все напускное, всю шелуху лжи и проникали в самую сердцевину человеческой сущности. Эти глаза постигали его.

- Забудь о том, что когда-либо видел меня,- произнес незнакомец и зашагал в черноту бесконечной ночи.

Альтдорф. Зима, 2051

Проклиная себя за глупость, Феликс Манн вернулся в свой дом в Оберейке.

Сердце его неистово колотилось, руки дрожали. Столкновение с незнакомцем страшно потрясло его.

Он не мог отделаться от ощущения, что глаза того человека расчленили его душу. Да, именно так: чужак словно взял скальпель, всадил его в самую сущность Феликса и принялся с жестокой аккуратностью отрезать один кровавый ломоть за другим.

- Сорок восемь часов, - пообещал он себе. - Сорок восемь часов. Одно последнее дельце - и все.

Он посмотрел на небо, словно надеясь найти поддержку своему обету среди звезд, но взгляд вора наткнулся лишь на проклятую тьму. Зрелище это отнюдь не вдохновляло, хотя разумом он понимал, что эта ночь, этот бесконечный мрак неестественны. Солнце не исчезло, оно просто загорожено. Фон Карстен не мог похитить его. Он не настолько могуществен. Оно где-то там, наверху, сияет, как ему и положено. В нескольких милях отсюда наверняка сейчас отличный ясный денек. Удивительно, как же он скучал по солнечному свету. Он чувствовал его отсутствие своей плотью и кровью. А ведь ночь была ему другом. Он жил во мраке. Темнота в этом забытом богом городе служила ему домом, но сейчас все было по-другому. Он больше не доверял тьме. Она хранила чужие тайны.

Тот человек укрылся тьмой, точно плащом, и шел по городу почти невидимый. И это пугало вора больше, чем что-либо другое. Ему не нравились вещи, которые он не мог объяснить, он понимал, что едва не ввязался в очень опасную игру. Он даже не представлял, какие в ней ставки, но знал, что умные капиталовложения делаются сейчас не в Альтдорфе. «Вовремя кто повернет, завтра снова в бой пойдет, а случись сейчас беда - уж не встанешь никогда», вот и все.

- Сорок восемь часов,- повторил он, точно зная, что никуда не отправится, пока не закончит дельце с казначейством.

За время его прогулки вампирская бомбардировка изменилась довольно жутким образом. Теперь вместе с горящими черепами на город сыпались руки и ноги - полуразложившиеся, гниющие, гангренозные, пропитанные чумой и прочими болезнями. Феликс лавировал между кусками человеческой плоти, размышляя, сколько времени потребуется, чтобы мор распространился по всему городу.

Феликс задвинул все засовы, заперся, но, даже зная, что он в безопасности, не мог спать. Целый час пролежал он в темноте, глядя в потолок и думая.

Тот мужчина не был человеком, понял Манн с почти благоговейным ужасом. Эти глаза - они выдавали его. В них не было ничего человеческого, только безжалостное коварство убийцы. Феликс закрыл лицо руками. Жрецы Сигмара вступили в сговор с врагом; вот, значит, до чего дошло, вот куда он вляпался.

- Сорок восемь часов,- произнес он снова, зная, что этих сорока восьми часов у него нет. Время - роскошь, которую он не мог себе позволить.

Он спрыгнул с кровати и принялся мерить шагами комнату. Не нравилось ему это. Совершенно не нравилось. Обстоятельства вынуждали его действовать быстрее, чем надо бы. Делать работу в спешке - значит рисковать, а рисковать - значит делать ошибки. Вопрос был даже не в возможных ошибках, а в том, сумеет ли он потом удрать.

Великого вора отличает не только мастерство, великий вор удачлив. А величайшие воры всех времен и народов овладевают своей удачей; как портовой шлюхой.

- К черту все, - буркнул Феликс Манн.

Он быстро оделся - в темное, но не в черное. Он избегал черного, поскольку даже кромешный мрак сплетается из глубоких серых, коричневых и зеленых оттенков. Нагнувшись, он спрятал два длинных прямых кинжала в потайные ножны в сапогах. Затем нащупал под матрасом холщовый сверточек размером с ладонь и вытащил его. Здесь хранились орудия его труда. Феликс развернул тряпицу, методично проверил каждую отмычку и пилочку, снова сложил матерчатый конвертик и убрал его за пояс. Во втором кулечке хранились три мотка медной проволоки, воск, жир и трут.

Вор намазал лицо маслянистым бальзамом, от которого кожа потемнела и покрылась разводами - местами коричневыми, местами оливково-зелеными, а вокруг глаз образовались черные пятна. Волосы он зачесал назад и связал тонким черным шнурком. Свои мягкие кожаные сапоги он замарал липким дегтем, а потом зачернил все обнаженные участки тела, которые смог увидеть в большом, в полный рост, зеркале. Не забыл он и запястья с кистями рук - втер мазь в кожу, забираясь глубоко под манжеты рубахи, чтобы белые пятна не выдали его даже тогда, когда он вытянет руку и ткань задерется. Ладони Феликс не тронул - вместо этого он натянул пару кожаных перчаток. Затем он сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая дыхание.

Он был напряжен.

Слишком напряжен. Все мускулы казались неприятно тугими и твердыми.

Феликс проделал ряд расслабляющих упражнений, начиная с кончиков пальцев. Он сконцентрировался на токе своей крови, доверяя ей изгнать из тела лишнюю напряженность.

После этого он покинул дом, но не через дверь.

Он воспользовался воровским путем, пролегающим по городским крышам, пригибаясь и держась низких зданий, чтобы его не обнаружили гвардейцы на укреплениях. Он не мог рисковать, освещая себе дорогу, отчего приходилось двигаться медленнее, чем ему хотелось бы, давая глазам время привыкнуть к темноте.