– Соедините меня с полковником Абашидзе!

И через секунды…

– Здравия желаю, товарищ полковник!

– И тебе здравия, Георгий Нефедович! Похвалиться хочешь?

– Э-э-э… не совсем. А вы откуда знаете?

– Так только что твой штаб данные подал. А они теперь через консультантов наших идут, а там у них все быстро множится и передается. Я как раз вхожу в число лиц, которым передаются сводки. И последняя сейчас лежит на столе перед глазами. Ну, что сказать? Молодцы! Если б так с первого дня воевали бы, мы бы все уже забыли про люфтваффе.

– Ну, сами понимаете, зряче воевать гораздо сподручнее, нежели слепому и к тому же глухому. Но я не об этом хотел поговорить. Как бы все здорово ни было, а потери мы несем. И в людях, и в технике. Не могли бы вы поинтересоваться в Москве, может, найдется где-то хотя бы пара десятков самолетов с летчиками? Понимаю, сейчас наверняка не лучший момент для таких просьб, но только я их, лучших моментов, и не помню с самого первого дня войны. А уж применение эффективное обязуюсь обеспечить. Согласен на любую технику, ну, может, кроме бипланов, слишком уж устарели они. Никакая модернизация уже не поможет.

– Ну, мысль и твое желание понятны. Ничего не обещаю, но спросить спрошу. А ты пока продолжай в том же духе. У тебя все?

– Да!

– Ну, тогда до встречи. Или как тут на узле говорят, до связи!

– До свидания, товарищ полковник!

Захаров бережно положил трубку на аппарат. Вот же! Аж в пот прошибло, связь такая, что, кажется, комиссар рядом стоит. Даже его дыхание слышно!

Ну, дело сделано, остается надеяться и ждать.

Г. Вязьма. Штаб 16-й Армии

Сегодня был крайне напряженный день. Ночью в тыл были отправлены штабы 24-й, 19-й, 32-й Армий. Кроме них вывозились штабы дивизий, части и подразделения которых шли на доукомплектование тех дивизий, которые продолжили сражаться с врагом уже в составе его армии это штабы 152 и 112 сд, передавших свой личный состав 50-й дивизии полковника Борейко, в 18-ю стрелковую полковника Живалева передавались остатки 220-й и 140-й дивизий, в 89-ю полковника Колесникова вливались 166-я и 91-я дивизии, в 248-ю полковника Сверчевкого – остатки 242-й и 251-й дивизий, в 19-ю дивизию добавили 139-ю, в 309-ю – 8-ю, и в обе влили личный состав сводной группы, оборонявшей Вязьму с юга. Так что освободившихся штабов хватало. На первый взгляд. Но по распоряжению Цанавы в район Хватова Завода убывало не только управление 20-й Армией, но и пять командиров дивизий. Согласно прилагаемому списку. И убыть они должны были не сами по себе, а со штабами, дивизионными батальонами связи, медсанбатами. Туда же – в Хватов Завод, убывали все безлошадные танкисты и артиллеристы, оставшиеся без материальной части. Причем всех профилей – от полковой до артиллерии Резерва Верховного Командования и зенитной. Единственно, чего почти не тронули – расчеты гвардейских минометов. Забрали только батарею капитана Флерова. Так что пришлось тасовать в некоторой степени командный состав дивизий и укомплектовывать штабы за счет тех, кто должен был лететь в тыл.

Плюсом всей этой реорганизации было снятие всех этих людей с довольствия армии. Конечно, для почти двухсоттысячной группировки снятие с довольствия нескольких тысяч человек несущественно. Но это пока несущественно. Не за горами день, когда продовольствие по граммам считать придется.

Что-то там, в этом захолустном Хватове Заводе интересное замышляется. Но никто ничего не говорит. И так, сказали, много знаешь. И предложили за эти знания расписаться в определенных бумагах.

Вчера весь вечер и бо́льшую часть ночи Рокоссовский знакомился с теми, кого комиссар назвал «союзниками». Точнее, знакомился не с личным составом, а с теми функциями и возможностями, которыми они располагают. А они впечатляли! Даже с учетом, как выразился полковник Матвеев, весьма ограниченных возможностей. Поэтому сегодня был бенефис этих самых «ограниченных возможностей» фантастически неожиданных союзников. И он удачно пришелся на первый день немецкой операции, когда они взялись за войска в районе Вязьмы всерьез. И в первый же день им дали понять, что они еще недостаточно подготовились к этому мероприятию. Рокоссовский к вечеру был просто в эйфории. Все началось, как обычно у немцев, с воздуха. Сегодня был явно не день люфтваффе. Согласно сводкам на вечер 10 октября, летчики Захарова сбили 36 самолетов, зенитчики армии 19, и по докладу консультантов – союзники сбили 39. Итого 94 самолета за один день! Причем почти во всех случаях немецкие бомбардировщики до целей не дошли. То есть задачи не выполнили.

Поэтому наша артиллерия смогла противостоять немецкой и обеспечить поддержку пехоте. Мало того, целеуказания, выдаваемые нашим артполкам, позволили подавить немецкую артиллерию, и впервые, на памяти Рокоссовского, немцы вынуждены были пойти в наступление без воздушной и артиллерийской поддержки. И были отбиты на всех участках. Особенно отметились командиры 38-й и 214-й дивизий при поддержке артиллерийским огнем из района Хватова Завода. На смежных флангах с этим районом, докуда доставала неизвестная для них артиллерия, противник не атаковал, позволив усилить оборону дивизий на атакованных участках. Ну, и погода играет нам на руку. Ночные заморозки, дневные оттепели, снег и дождь превратили небольшие речушки в серьезные препятствия, которые без инженерного оборудования технике не преодолеть. А этого не позволяет уже сделать наша неподавленная артиллерия. Один из командиров артполков, используя данные стоявшей невдалеке технической группы союзников, два раза «разрешал» саперам немцев выстраивать переправу и по ее готовности наносил удар, уничтожая технику и пехоту противника вместе с мостом и возле него. Хотя немцы и использовали дымовую завесу. Непонятно, что там за техника у союзников, но, по словам Казакова, беседовавшего с командиром артполка, даже через дым цель была видна и стреляли зряче.

Хотя чего удивляться? Связь! Связь теперь между штабом армии и дивизиями такая, о которой только мечтать можно было. Причем без шифровки-дешифровки, все голосом. Союзники гарантируют невозможность перехвата врагом. Кроме того, на столе стоит телефонный аппарат правительственной связи с гербом на лицевой панели. Такие установлены, кроме него, у начальника штаба, генерала Захарова, ставшего фактически командующим авиацией армии, и, естественно, у представителя Ставки комиссара ГБ третьего ранга Цанавы. Офицер, установивший этот телефон, пояснил, что это связь «наверх». Как только будет установлен канал, этот аппарат станет прямой линией, соединяющий его с Москвой – Кремлем и Генштабом. И хотя связи с Москвой еще нет, телефон сегодня уже звонил. Совершенно неожиданно Рокоссовскому позвонил генерал Ракутин, бывший командующий 24-й Армией Резервного фронта. По его словам, он сейчас находится в Москве 2016 года, в Генштабе. Поинтересовался обстановкой, хотя и заметил, что следит за ней по сводкам, которые регулярно передают офицеры сводной группы и разведотдел Особого района. Дал характеристики своим комдивам, которые теперь воевали в 16-й Армии. Рокоссовский в свою очередь спросил, как там Москва – в 2016 году? Как там вообще? Ракутин высказался в том духе, что все хорошо, но дома все же лучше. И высказал предположение, что Рокоссовский сможет сам все увидеть воочию. Когда придет время. После чего они попрощались.