"Питайся", - говорит он. "Питайся".

И я питаюсь.

* * *

Свет двигался вдоль дальней стены, ускользая, как призраки, прежде чем я успел понять, что именно его вызвало. Мое зрение, хотя и затуманенное, сфокусировалось настолько, что я смог разглядеть небольшую темную комнату вокруг себя. Кровь и ужас исчезли. Здесь было тихо и уютно, поскольку меня уложили в постель и укрыли тяжелыми роскошными простынями и одеялами. Пышные подушки под моей головой смутно пахли лавандой, а на тумбочке слева от меня медленно горела палочка благовоний в маленьком золотом держателе. Я смотрел, как тонкие струйки дыма поднимаются в воздух, и вокруг меня витал странный соблазнительный запах.

Я попытался пошевелиться, но мое тело было слабым и жестким, и я не мог даже поднять голову с подушек или почесать нос. Всякий раз, когда я глотал, я чувствовал вкус крови, отчего меня тошнило, и хотя ужасная мигрень прошла, основание черепа все еще пульсировало тупой и постоянной болью. Я провел языком по зубам и деснам. Они болели и были покрыты кислой пленкой. Я хотел встать, позвать, но вместо этого почувствовал, что уплываю в темноту, из которой только что вышел.

Этот процесс повторялся много раз, не могу сказать, сколько и как долго, потому что я потерял всякое ощущение времени, места и самого себя, проваливаясь в темноту и выныривая из сознания. Но в какой-то момент я очнулся в той же кровати и на этот раз почувствовал себя более собранным и сосредоточенным, более контролирующим свой разум и тело.

Некоторое время я лежал, глядя в потолок.

Пауков не было, только тени.

Дверь медленно открылась.

Внутрь вошел пожилой лысеющий мужчина. Одетый в потертый черный костюм, он двигался осторожно, стараясь не шуметь, а руки сложил перед собой, наклонившись ближе, чтобы получше рассмотреть меня.

"Вы проснулись", - сказал он мягким, приятным голосом, который, казалось, противоречил его напряженным, похожим на птичьи, чертам лица. "Как вы себя чувствуете, сэр?"

Я попытался заговорить, но у меня получилось лишь гортанное кваканье.

"Минутку". Мужчина поспешил в тень на дальнем конце комнаты и вернулся с графином воды и маленьким стаканом. Он налил воды, поставил графин на тумбочку и поднес стакан к моим губам, а другой рукой осторожно обхватил мою шею и приподнял голову, пока мой рот не встретился со стаканом, и я смог отпить. "Вот так, сэр", - сказал он, забирая стакан и укладывая мою голову обратно в подушки через секунду или две. "Сначала не слишком много, ваш желудок, вероятно, и так уже расстроен".

Вода была теплой, но вкусной. Я и не подозревал, насколько пересохло во рту, пока не проглотил и не почувствовал, что язык и рот снова наполнились влагой. Я облизала губы, увлажняя потрескавшуюся кожу.

Мужчина поставил стакан на тумбочку и выпрямился, наклонив голову, глядя на меня. "Лучше?"

Я кивнула, сглотнув. "Где я?" спросил я, мой голос был хриплым, горло болело.

"Мы нашли вас на пляже", - сказал мужчина. "Вы были очень больны".

"Женщина..."

"Женщина, сэр?"

"Блондинка, которая была со мной".

"Не было никакой женщины, сэр. Только вы. Очевидно, вы потеряли ориентацию во время бури и упали у основания лестницы, ведущей в дом. Мы не знали, что именно случилось, но занесли вас в дом и уложили в постель. К счастью, один из соседей - врач, и он пришел и осмотрел вас той ночью. Мы давали вам антибиотики и снотворное, которые он прописал, так как у вас была очень высокая температура, когда мы вас нашли. Мы не могли с уверенностью сказать, что произошло, но, похоже, не было причин звонить в полицию. Доктор Паскуалес считает, что через несколько дней вы будете как новенький".

"Как долго я здесь нахожусь?"

"Почти три дня, мистер Фальк".

Я прищурился в надежде рассмотреть его получше. "Откуда вы знаете мое имя?"

"Ваш бумажник был у вас в штанах, сэр. Мы нашли ваше удостоверение личности".

"Вы с кем-нибудь связались?"

"Боюсь, у нас не было ни малейшего представления, с кем связаться. Мы не смогли найти ни вашего партнера, ни ближайших родственников, ни кого-либо, связанного с вами, ни вообще какой-либо информации о вас, честно говоря, поэтому мы решили, что лучше дать вам отдохнуть и прийти в себя и заняться всем этим позже".

Я попытался сесть, и частично мне это удалось, но я все еще был ужасно слаб. "Кто вы?"

"Аргус Пикок, сэр". Он протянул руку. "Очень приятно".

Мне удалось поднять руку настолько, чтобы взять его ладонь в свою. Его плоть была теплой и гладкой, а хватка - нежной. "Это ваш дом?"

"О боже, нет". Аргус вежливо рассмеялся. "Я здесь только работаю, присматриваю за домом и мистером Баком, конечно".

Я боролась со сном, но он снова наваливался на меня, и я мало что мог сделать, чтобы остановить его. "Я хочу увидеть его, я хочу поговорить с мистером Баком".

"Конечно, сэр. Всему свое время". Аргус улыбнулся, обнажив длинные узкие зубы тускло-желтого цвета. "Но сейчас вам лучше отдохнуть и набраться сил. Когда вам станет лучше, мы все уладим. А пока, уверяю вас, вы в надежных руках и под моим личным присмотром, мистер Фальк".

Остальное стало вспоминаться как наяву. Я хотел уйти. Немедленно.

"Спокойно, сэр", - сказал Аргус, осторожно положив руку с печеночными пятнами на мое плечо.

"Я знаю, кто ты", - сказал я, с трудом находя в себе силы подняться с кровати. "Я знаю, кто ты, я..."

"Не расстраивайтесь", - сказал Аргус. "Все будет хорошо, сэр".

Как я ни сопротивлялся, мои глаза стали неподъемно тяжелыми, медленно закрылись, и, несмотря на панику, я снова погрузился в сон.

20

Мои сны всегда были призрачными. Я боюсь их, люцидных или иных, потому что знаю, что они - нечто большее, чем кошмары, навеянные измученным и избитым разумом. Это сувениры на память, сувениры от ужасных вещей внутри меня, которые гнездятся и процветают, медленно растут и питаются мной, даже когда я говорю себе, что все это в прошлом, аккуратно забыто и убрано подальше, как старые игрушки, с которыми больше не играют.

Природа всех зверей меняется в любой момент, но сам зверь остается. В конце концов, не мы реагируем на этот мир, а мир реагирует на нас. Наш мир призрачен, потому что призрачны мы. Поступками и мыслями, памятью и познанием мы прокляты или спасены.

Мы движемся в свете, но видим