— Вы говорили о каком-то наследстве, — перебила его г-жа де Марвиль.

Пораженная названной суммой и желая скрыть свою радость, Амели спешила, подобно нетерпеливому читателю, узнать развязку романа.

— Да, сударыня, о наследстве, потерянном для вас, окончательно потерянном, но я берусь сделать так, чтобы оно досталось вам...

— Я вас слушаю, сударь! — холодно сказала г-жа де Марвиль, окинув гостя испытующим взглядом.

— Сударыня, мне известны ваши выдающиеся способности, я ведь переехал в Париж из Манта. Господин Лебеф, председатель мантского суда, друг господина де Марвиля, может дать обо мне исчерпывающие сведения.

Супруга председателя суда так выразительно пожала плечами, что Фрезье пришлось ввернуть в свою речь следующую фразу:

— Женщина столь редкой проницательности, как вы, сразу же поймет, отчего я заговорил о себе: через меня вы кратчайшим путем придете к наследству.

Госпожа де Марвиль ответила на это льстивое замечание молчаливым кивком.

— Сударыня, — заговорил Фрезье, поощренный этим кивком, — я был стряпчим в Манте, все мое будущее зиждилось на этой должности, так как я приторговал контору господина Левру, которого вы, вероятно, знали?..

Госпожа де Марвиль снова кивнула.

— Накопив тысяч десять франков и взяв некую толику в долг, я расстался с конторой Дероша, одного из самых талантливых парижских адвокатов, у которого я шесть лет проработал старшим клерком. Но я имел несчастье прогневить мантского прокурора, господина...

— Оливье Вине.

— Так точно, сударыня, сына главного прокурора. Он ухаживал за одной дамой.

— Ухаживал? Он?

— За госпожой Ватинель...

— А, за госпожой Ватинель... Она была очень хороша собой, мы с ней... одних лет...

— Ко мне она относилась весьма благосклонно, inde irae[59], — продолжал Фрезье. — Я трудился как вол, хотел расплатиться с друзьями и вступить в законный брак; мне нужны были клиенты, я стал упорно их разыскивать; и вскоре один вел больше дел, чем все мои коллеги, вместе взятые. Ну, вот на меня и ополчились мантские стряпчие, нотариусы и даже судебные пристава. Ко мне стали придираться. Вы сами, сударыня, знаете, что в нашей ужасной профессии погубить человека ничего не стоит. Меня уличили в том, что в одном и том же процессе я вел дело обеих сторон. Это, конечно, немного легкомысленно. Но в Париже в известных случаях это допускается, там адвокатская братия смотрит на такие дела сквозь пальцы... В Манте это не принято. Господин Буйонне, которому я уже раз оказал такую же небольшую услугу, выдал меня, подстрекаемый коллегами и под нажимом прокурора... Вы видите, я ничего от вас не утаил. Поднялся отчаянный шум. Меня очернили, ославили мошенником, изобразили каким-то Маратом. Вынудили продать контору, я потерял все. Я уехал в Париж, где попытался открыть контору в качестве частного присяжного поверенного, но пошатнувшееся здоровье не давало мне возможности работать больше двух часов в сутки. Сейчас у меня осталось только одно желание, и весьма скромное. Наступит день, когда вы станете женой министра юстиции, а может статься, премьер-министра; а я человек неимущий и немощный и стремлюсь только к одному: получить местечко и спокойно дожить свои дни; местечко самое незавидное, так, только бы существовать. Мне хочется получить должность мирового судьи в Париже. Для вас и для господина председателя суда добиться моего назначения ничего не стоит, ведь теперешний министр юстиции так вас опасается, что, конечно, рад будет вас задобрить... Я еще не кончил, сударыня, — прибавил Фрезье, заметив нетерпеливый жест г-жи де Марвиль, которая, по-видимому, собиралась что-то сказать. — У меня есть друг, он лечит того самого старика, от которого господин председатель суда мог бы получить наследство. Вот я и подошел к сути дела... Этот врач, в содействии которого мы нуждаемся, в том же положении, что и я: он даровит, но незадачлив!.. От него-то я и узнал, что могут пострадать ваши интересы, ведь возможно, что все уже кончено, что, пока я с вами беседую, уже составлено завещание, согласно которому господин председатель лишится наследства... Мой друг хотел бы получить место главного врача где-нибудь в больнице или в казенных учебных заведениях — словом, вы понимаете, ему нужна должность в Париже, соответствующая моей... Вы простите, что я коснулся таких щекотливых вопросов, но между нами не должно быть ничего не договоренного. Этот врач, к тому же очень уважаемый, знающий человек, он спас господина Пильеро, которому ваш зять, виконт Попино, приходится внучатым племянником. Итак, если вы будете столь добры и обещаете мне эти два места — должность судьи для меня и медицинскую синекуру для моего друга, я берусь вручить вам наследство почти полностью... Я говорю «почти полностью», потому что надо будет взять на себя некоторые обязательства по отношению к лицу, в пользу которого составлено завещание, и к тем лицам, чье содействие нам совершенно необходимо. Вы выполните ваше обещание только после того, как я выполню свое.

Госпожа де Марвиль, которая с некоторых пор сидела скрестив руки, как человек, слушающий скучное наставление, переменила позу, поглядела на Фрезье и сказала:

— Надо отдать справедливость, вы весьма ясно изложили все, что имеет отношение к вам, но что касается меня вы выражались так туманно...

— Сударыня, я разъясню вам все в двух словах, — поспешил успокоить ее Фрезье. — Ваш супруг — единственный законный наследник по боковой линии господина Понса. Господин Понс очень болен, он собирается составить завещание, если уже не составил, в пользу своего друга, немца, по фамилии Шмуке, а сумма наследства выражается не меньше чем в семьсот тысяч франков. Через три дня я надеюсь получить самые точные сведения.

— Если это верно, — как бы продолжая думать вслух, сказала г-жа де Марвиль, которую потрясла названная Фрезье цифра, — я допустила большую ошибку, поссорившись с ним, обидев его...

— Нет, сударыня, потому что, не будь этой ссоры, он был бы весел, как чижик, и прожил бы дольше вас, вашего супруга и меня, вместе взятых... Пути судьбы неисповедимы, не будем ее искушать! — прибавил он, желая смягчить отвратительный цинизм своих слов. — Хочешь не хочешь, наш брат, деловой человек, обязан ко всему подходить с практической точки зрения. Вы понимаете, что, занимая высокий пост, ваш супруг ничего не сделает и не сможет сделать в данном случае. Он рассорился не на жизнь, а на смерть со своим кузеном, вы больше не принимаете господина Понса, вы изгнали его из общества, — не сомневаюсь, что у вас для этого были все основания; но старик болен, он оставляет все свое имущество единственному другу. Председатель палаты парижского Королевского суда не может возражать против завещания, составленного при подобных обстоятельствах и по всей форме. Но, между нами говоря, очень уж обидно иметь право на наследство в семьсот — восемьсот тысяч франков, — как знать, возможно, даже и миллион, — быть единственным законным наследником и упустить это наследство. Но, хлопоча о наследстве, попадаешь в такую паутину грязных интриг, запутанных, мелочных козней, сталкиваешься с такими низкими людишками, с прислугой, и не только с прислугой, вступаешь с ними в самое близкое соприкосновение, и вряд ли найдется в Париже поверенный или нотариус, который взялся бы за этакое дело. Здесь требуется адвокат не у дел, человек вроде меня, с большой практической сметкой, без лести преданный и лишь вследствие непрочности своего положения стоящий на одной доске с такими людьми, как мои клиенты, — мелкие торговцы, мастеровые, простонародье того квартала, где я проживаю. Да, сударыня, вот в какое положение я попал по милости невзлюбившего меня мантского прокурора, ныне товарища прокурора в Париже, который так и не простил мне моего умственного превосходства... Сударыня, я знаю вас, я знаю, что значит заручиться вашей протекцией, и потому я понял, что, оказав вам эту услугу, я положу конец собственной нищете и буду способствовать преуспеянию моего друга доктора Пулена...