Нечего сказать, вот это номер. Никаким боком не ожидал Васька такого удара. Что теперь делать? Дуреха, открыла ему Америку через форточку! Да он давно, почти четыре года назад, чудом не влип в историю! Счастливый случай помог и Васькины природные хитрость и выдержка.

Тот день, Восьмое марта, он и сейчас помнил до мельчайших подробностей. Собрались теплой компанией на квартире Кретова, все свои, те, кто работал в оркестре с первых лет. Сначала чествовали женщин, потом просто гудели, расслаблялись после встречи со спонсорами — напряжение за последние предпраздничные дни было чудовищным, но зато и контракт подписали мировой, дающий Московскому муниципальному огромные возможности. Васька, никогда не злоупотреблявший алкоголем и хмелевший с трудом, вскоре остался самым трезвым из сидящих за столом. Он и проводил самых поздних гостей из кретовского дома, а сам остался — у дирижера прихватило сердце. Васька прилежно искал в аптечке валидол и нитроглицерин, отпаивал Павла Тимофеевича минералкой. Наконец Кретову полегчало. Развалившись на диване, он стал слабым голосом благодарить Ваську, петь ему дифирамбы — какой тот незаменимый для оркестра человек, надежный, умный, тактичный и так далее.

— Кстати, — пьяно улыбнулся Кретов. — Есть одно дело, без твоей помощи не обойтись.

— Что за помощь, Пал Тимофеевич? — услужливо осведомился Васька. — Говорите, я все сделаю.

— Ты сделаешь, Васенька, — ласково пробормотал Кретов. — Я знаю, что ты сделаешь. Надо найти среди скрипачей нескольких человек, которые бы согласились… ну, скажем так, заработать сами и дать заработать другим, в том числе и мне.

Васька, грешным делом, решил, что речь идет о халтурах в каких-нибудь закрытых клубах, где за одну ночь игры платят столько, сколько в оркестре за месяц. Он кивнул, прикидывая, кому можно подбросить выгодное дело и что потом просить взамен.

— Найдешь? — обрадовался Кретов. — Я ведь струнников так близко не знаю, как ты.

Кретов в прошлом был фаготистом, и это еще усиливало его симпатию к Чегодаеву, как духовика к духовику.

— Нужно вывезти из России один инструмент, а ввезти другой. — Кретов сказал это так просто, будто речь шла об обмене неудачной покупки в магазине.

Васька похолодел. Он сразу понял, что имеет в виду дирижер и кто за этим стоит, — несомненно, кто-то из новых спонсоров. На принятие решения у Васьки были считанные секунды. Кретов смотрел на него выжидательно, и Ваське казалось, что тот не так уж и пьян. Что было делать? Отказаться? Это означало — стать ненужным и опасным свидетелем. Как поступают с такими, Чегодаеву было хорошо известно. Стало быть, отказываться нельзя. Согласиться? Значит, впутаться в криминал, завязнуть в нем по горло, с тем же риском, что и в первом случае. И так, и так — результат один. Васька призвал на помощь всю свою смекалку и понял одно: Кретов сейчас, несомненно, пьян, завтра он может пожалеть о том, что сегодня сболтнул Чегодаеву. Лучше будет, если в памяти у него останется, что Васька помог ему. Тогда можно будет сделать вид, что он, Чегодаев, не воспринял слова дирижера всерьез, списал их на его нетрезвое состояние. Воспользуется или нет Кретов Васькиной подсказкой — дело десятое. Его, Ваську, это не касается. Он поможет Павлу Тимофеевичу, а тот за это забудет о его помощи.

Васька без запинки выдал Кретову две фамилии. Он точно знал, что эти двое не погнушаются никаким незаконным делом ради дополнительных — и немалых! — доходов. Уж кем-кем, а психологом Чегодаев был отменным. Кретов удовлетворенно наклонил голову, и разговор на этом завершился.

Всю ночь Васька не мог уснуть. Сидел, думал, а рука машинально выводила в книжке фамилии предполагаемых курьеров.

На следующий день он с трудом заставил себя выйти на работу. Кретов был спокойным, и ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он увидел Чегодаева. Прошла неделя, вторая, ничего не происходило. В скрипках Васька ничего не понимал, на духовые инструменты закон о вывозе не распространялся, и он никак не мог выяснить, воспользовался ли Кретов его услугой или просто действительно был в тот день мертвецки пьян.

Он не знал об этом четыре года. Все это время он жил в постоянном страхе, что когда-нибудь, если вывоз инструментов все-таки имеет место, Кретов напомнит ему о том разговоре, потребует что-нибудь еще или просто захочет избавиться от него. Но, похоже, опасения его были напрасны, и в последний год Васька совсем расслабился, жил в полное удовольствие, ни о чем не беспокоясь. И вот теперь он узнал все наверняка.

Чегодаев вынул из кармана куртки паспорт с таможенными печатями. Петька Саврасенков был одним из тех двоих, кого Васька порекомендовал Кретову. Другим был Ваня Омелевский. Оба они уволились из оркестра, один полгода назад, другой — чуть позже. Тогда Чегодаева это не насторожило. Но теперь он достал записную книжку и разыскал телефон Саврасенкова, моля Бога, чтобы его подозрения оказались ложными. В трубке включился автоответчик. Голос на пленке женский, наверняка — жена. Куда-нибудь уехали, в гости или в театр. У Васьки немного отлегло от сердца. Значит, с Петькой все путем. Надо будет позвонить попозже, около двенадцати. Он собрался с духом и набрал другой номер.

— Але, — сказал детский голосок. — Але! Вам кого?

— Позови, пожалуйста, Ивана Михайловича, — попросил Чегодаев и невольно улыбнулся. Дочка небось. Ишь какая важная, прямо как секретарь.

В трубке воцарилось молчание. Васька почувствовал, как мгновенно пополз по спине холодный пот.

— Папу позови, — мягко повторил он, уже зная, что услышит в ответ.

— Папы нет, — серьезно ответила девочка. — Он погиб три месяца назад. В машине отказали тормоза.

— Прости, ради бога, — хрипло проговорил Васька. — Прости, я не знал. Я работал с твоим отцом. Прими мои соболезнования и маме передай…

— Мама тоже погибла, — бесцветным голосом сообщила девочка. — Они ехали вместе. До свиданья.

Она положила трубку. Чегодаев дрожащими руками взял со стола скрипичный паспорт, вышел в прихожую, вытащил из куртки остальные бланки. Принес их на кухню, долго рвал на мелкие кусочки, потом сложил в пепельницу и поджег. Бумага выгорела моментально, а плотная фотография долго тлела, не желая исчезать, рассеиваться в оранжевых языках пламени.

В кармане у Васьки грянул телефон, так громко и неожиданно, что Чегодаев дернулся, и трубка упала на пол. Он поднял ее, нажал кнопку.

— Вася, это Ирина. — Резкий, деловой голос Сухаревской ударил ему в самое ухо. — Не отвлекла?

— Да нет. — Васька откашлялся.

— Я тебя спросить хочу, ты случайно не в курсе, куда делась Бажнина? На репетиции ее два дня нет, дома тоже. Она тебе ничего не говорила? Где вообще ее искать? Мне ее на концерт ждать или нет?

— Тут твоя Бажнина. — Васька внезапно почувствовал новый прилив злобы на Альку, в два раза сильнее прежнего, — ничего с ней не сделается!

— Она у тебя? — слегка удивилась Ирка. — Ну прости, что помешала. Передай ей, что завтра ее ждут большие неприятности.