Дарилла не выдержала:

— А где хорошее место для серебристой женщины?

Юрулла и бровью не повела:

— Лунный лес — хорошее место и смежные с ним уделы. Это место, где серебристым ничего не грозит. Где можно спокойно следовать предназначению. Где каждое наше движение лишь умножает Белое.

— Но разве Белого нет за пределами скита? Разве летать — не значит лелеять мечту о Белом?

— Ты можешь отдать человеку все свое серебро, но перепонки не станут лебедиными крыльями. Мечтать о Белом не значит, что ты его умножаешь. Все, хватит об этом. — Юрулла заговорила властно и жестко. — Я сказала: никто не уйдет отсюда, пока не закончится траур. Довольно нам смерти Ассинды.

— Но я его позвала! Я позвала Нариана!

— Ты слишком поторопилась.

— Когда он сюда доберется…

— Не доберется.

— Но… я протянула ему путеводную нить.

— Он не пройдет болото. Я не открою ему дорогу из светляков, и он повернет назад.

— Юрулла! Не делай этого, — голос Дариллы дрожал. — Он услышал мой голос. Он может пойти без дороги. И попадет в трясину. Он погибнет, Юрулла!

— Никто не решится идти наугад по болоту. И этот крылатый князь — не больше, чем человек. Он вернется назад, к своей несчастной горе. И вернется один, без Дариллы.

Нариан родился с ложбинками на спине. И для всех, кто еще мог верить, засветилась надежда, что он поднимется в воздух. Люди гор и долины снова будут глядеть на небо, и вырождению рода будет положен конец.

Когда Нариан сказал, что может стоять у обрыва, не закрывая глаз, жрец привел его к Древу. И под звуки древесных бубнов его одарили последней парой перепончатых крыльев, еще до рождения мальчика вызревших на ветвях. Нариан лишился света и воздуха, а когда его дух снова вернулся в тело, крылья прочно вошли в ложбинки у него на спине. Крылья летучей мыши стали частью его существа.

Однако летать он так и не научился. Все, что было ему под силу, — парить, срываясь с утесов.

Древо сделало все, что сумело, объяснял Нариану жрец. Но все меньше людей горы почитает его как святыню. Все меньше людей поднимается на Вершину, чтобы смотреть с высоты и любоваться Белым. Они не желают знать, что творится на свете. Они боятся макабредов, приносят жертвы Макабру, и воздух горы Казодак стал тлетворным для крыльев. К тому же эти крылья не успели дозреть… Потому Нариан и не может взлететь.

Но эта беда поправима, говорил Даридан. Он знает один секрет и откроет его Нариану. Если крылья посеребрить, они напитаются силой и поднимут хозяина в воздух. Крыльев должна коснуться серебристая женщина. Пусть Нариан возьмет себе в жены девушку Лунного ордена. В старину на Вершине поступали именно так.

С тех пор Нариан думал о серебристой, когда срывался со скал и парил над ущельем. И когда разбирал руны в старинных книгах. И когда смотрел на созвездия. И когда засыпал. Внутри Нариана зияла заветная пустота, которую мог заполнить один-единственный образ.

* * *

Дарилла вошла к нему в сон, и в сердце его стало тесно — больше оно ничего не могло бы в себя вместить. Он даже не усомнился: Дарилла его позовет! Как может быть по-другому? И когда она назвала его имя, тут же пустился в путь.

Он парил на крыльях, бежал и шел, не давая себе передышки: голос Дариллы вел его, как путеводная нить.

Но чем ближе к Лунному лесу, тем слабее слышался голос. А потом Нариан и вовсе перестал его различать.

Перед ним лежал последний отрезок пути — Сумрачное болото. Над болотом висел туман, заманивая в трясину. Но была заветная тропка, которую не разглядеть без помощи лунного света. Раз Дарилла его позвала, тропка должна светиться. Так сказал Нариану жрец Вершинного Древа.

Света, однако, не было. И Нариан растерялся. Неужели ему придется, проделав огромный путь, ни с чем вернуться обратно?

Дарилла его позвала. И он обещал ей прийти. Он не может ее обмануть. Он должен что-то придумать.

Нариан забрался на высокое дерево, караулившее у болота, расправил крылья и прыгнул. Это был его лучший прыжок и лучший полет за всю жизнь. Жрец Вершинного Древа мог бы сейчас им гордиться. Но высоты не хватило. Не хватило совсем чуть-чуть, чтобы достигнуть твердого берега.

Нариан упал и наткнулся на верхушку колючей елки.

Елка от жизни в болоте стала кривой и злобной — насколько на это способны деревья. Ее разозлил Нариан, тяжело упавший на ветки. И елка мстительно вцепилась ему в крыло, разорвав перепонку.

Рана сильно болела и сначала мешала понять, как повезло Нариану: он упал на твердое место. Но везение было призрачным, ему никуда не деться с этой болотной кочки. Нариан обречен здесь сидеть — пока рана не загноится или болотный воздух не отравит его.

Тогда он прижался затылком к колючему телу елки — на нее бесполезно сердиться — и прошептал: «Дарилла! Я научусь летать выше горных орлов, когда ты коснешься меня, посеребришь мои крылья. Но без помощи света мне до тебя не добраться! Помоги мне, Дарилла!»

* * *

— Дарилла, ты что, оглохла? Слышала, что надо делать?

Язык травы порой заглушает все звуки.

— Я? Я слышала. Да.

— Ну, так делай — что ты стоишь? Нужно взять большую гребенку. Посмотри у Анризы в келье… Дарилла, да что с тобой? Это в другой стороне.

Дарилла двигалась как во сне, не чувствуя ног и рук, — будто она впервые вышла на Бледный мост. Она совсем забыла, зачем попала к Анризе, и растерянно озиралась.

И совершенно случайно наткнулась на мутное зеркало.

Юрулла недавно учила ее открывать зеркальный тоннель. А сегодня ведь полнолуние? Зеркало хуже, чем блюдце. Оно бывает капризным. Но тот, за кем наблюдают через зеркальный тоннель, может тебя почувствовать. Может тебя услышать.

Дарилла схватила тряпицу — вышиванье Анризы, перевернула зеркало, быстро запеленала и спрятала в складках платья. Так. Теперь не увидят. Надо скорей уходить и укрыться в Лесу.

Долго, мучительно долго пришлось дожидаться Луны. И потом уговаривать зеркало не капризничать, быть послушным. Наконец зеркальная пыль освободила стекло, и Дарилла увидела своего Нариана — посреди болота, с изуродованным крылом: «Но без помощи света мне до тебя не добраться!»

Уроки погибшей Ассинды! Боль — единственный страж? Вот сейчас и проверим.

Ей пришлось потрудиться, чтобы клетка открылась. И от этих усилий губы ее посинели. Руки сильно дрожали, а глаза пугались пятен крови на коже. Наконец замочек сломался, и она распахнула дверцу. Жар-птичка выпорхнула из клетки и захлопала крылышками: свобода ее опьянила!

А потом, сверкнув опереньем, полетела к болоту.

И нашла Нариана, и села к нему на ладонь.